Ее голос сделался жестким:

– Идеалом Марка Ренсома была женщина-рабыня, свободную женщину он ненавидел. Его возбуждало уже одно то, что он заставил меня слушать рассказ о моральном падении Лауры Чейз. Он хотел сломать мою волю.

Пэйджит увидел, как Шарп стала подниматься со своего места, но потом раздумала.

– Что вы сказали ему? – спросил он Марию.

– Ничего. – Мария смотрела на Кэролайн Мастерс. – Я ничего не сказала.

– А мистер Ренсом сказал что-нибудь?

– Что если я вступлю с ним в половую связь, кассета моя. – Повернувшись к Пэйджиту, она закончила тихо: – Но если я не соглашусь, мои секреты станут известны всему миру.

– И вы отказались.

– Не сразу. Я была слишком напугана.

– Что же вы ответили?

Она опустила взгляд:

– Что я помогу сделать рекламу его книге о Лауре Чейз.

– Но он не согласился?

Мария покачала головой.

– Он сказал, что это еще одна вещь, которую я сделаю для него. – Голос Марии упал почти до шепота. – Но вначале я разденусь перед ним, как Лаура.

– И вы отказались?

– Нет, я ничего не сказала ему. – Она заговорила, словно рассуждая сама с собой. – Меня как будто вела интуиция. Я знала, что не позволю ему сделать из меня Лауру Чейз. – Она вновь обернулась к судье, заговорила торопливо: – Это не путь разума. Это путь ощущений. Помнится, я подумала тогда, что этому не будет конца – если я уступлю ему сейчас, он будет принуждать меня всякий раз, когда ему захочется, пока моя жизнь не станет такой, что не стоит и жить. Я вспомнила, каких усилий мне стоило стать тем, кем я стала, и подумала, что за это стоит бороться. Подумала и о тех женщинах, которые уступают мужчинам типа Ренсома, – кто из-за работы, кто из-за детей, кто из-за денег, а кто и просто из-за того, что от страха теряет способность сопротивляться. – Голос ее окреп. – Какой-то глубинный инстинкт вызвал во мне желание бороться – во что бы то ни стало. Я знала, что, если уступлю ему, я пропала. Навсегда.

Пэйджит подумал о людях, что смотрят телевизор, о Маккинли Бруксе, который, глядя на ярость этой женщины, на ее страстное лицо, обращенное к судье, не может не понимать, что их обвинение – политический просчет.

– И что вы сделали? – спросил Пэйджит.

– Я схватила свою сумочку. Хотела уйти, чтобы не превратиться в существо, живущее ощущениями, а не разумом. Уйти, пока не сломлено мое "я". – Мария глубоко вздохнула. – Ренсом кружил вокруг меня.