— Секунду, Эдди…

— Я, знаешь ли, нервничаю, когда один из моих ребят — мой главный парень — вот так исчезает. Нервничаю, прикидывая, что он там такое поделывает…

— Секунду, — говорю я, — я вам все объясняю…

— Чертовски нервничаю, Винсент. А когда я нервничаю, у меня, знаешь ли, чесотка начинается. — Теперь пистолет уже на уровне его пояса и нацелен примерно мне в грудь. Вообще-то я ожидал, что у Эдди будет пистолет — но не ожидал, что такой огромный. С другой стороны, пуля есть пуля — большая или маленькая, она всегда склонна пробивать дырку в том месте, где дырке быть не полагается.

Я опускаю руку и лезу в задний карман брюк.

— У меня тут кое-что есть…

— Следи за своими руками, Рубио… — Пистолет чуть приподнимается.

— И это кое-что объяснит вам, где я был, — продолжаю я, стараясь сохранять предельное спокойствие, делая равномерные вдохи и шаря в кармане…

Эдди делает быстрый шаг и приставляет дуло пистолета к моему лбу. Холодное металлическое кольцо плотно прижато к латексу.

— Проклятье, я сейчас стреляю…

— Эдди…

— А ну вынимай руку…

— Эдди…

Палец Талларико напрягается на спусковом крючке — я вижу, как дрожат его костяшки, как под ними подергиваются мышцы. Но я стою на своем — другого способа сейчас просто нет. Эдди хочет мне поверить, хочет знать, что я на его стороне. Я — все, что у него осталось, и если ему желательно понять, что происходит, он оставит мне жизнь.

— Вот, — говорю я, вытаскивая из кармана фотографию и роняя ее на пол. — Вот, чем я все эти дни занимался. Все это я делал для вас, Эдди.

Его палец все еще на спусковом крючке, пистолет по-прежнему прижат к моей голове. Эдди смотрит на пол — на фотографию, яркий, роскошный кодаковский снимок. Кровь там особенно красная.

— Это… это Хагстрем? — спрашивает Талларико наполовину подозрительно, наполовину благоговейно.

— Он самый, — отвечаю я и медленно давлю на правую руку Эдди. Он даже не сознает того, что я отвожу пистолет к полу. Снимок теперь волнует его куда больше любой потенциальной угрозы, которую я могу представлять.

Наконец Эдди нагибается, берет фотографию за уголок и подносит ее к свету. Там четко виден Нелли Хагстрем, в каком-то непонятном месте привязанный к стулу. Тело его сплошь покрыто кровью, рубцами и синяками. Один жалобный глаз смотрит в камеру, словно бы моля: «Хватит. Пожалуйста, хватит».

— Твоя работа? — спрашивает он.