Пока она его не слышала и, как в замедленном кино, машинально и спокойно снимала туфли, прежде чем навсегда расстаться с бренным миром.

Когда Шон пронесся мимо каменной колонны, которая закрывала ее с той стороны, с которой он приближался, ее выпрямившаяся во весь рост фигура полностью предстала его взору. Голова была слегка запрокинута, глаза прикрыты руками, как будто их слепили звезды. Она держала ладони козырьком, словно именно звезды, а не вода внизу внушали ей ужас.

Шон ударился о каменную твердь парапета, и его руки, как железные клещи автомата, тут же обхватили тело женщины подобно спирали — одна выше другой, сковав ноги и талию, он лишил ее возможности согнуться, оттолкнуться и броситься вперед.

Она пьяно пошатнулась, дернулась, точно ее подсоединили к розетке. Дернулась скорее по инерции, передавшейся от него, чем благодаря собственному сознательному усилию. Во всяком случае, ощущая, как она легонько покачивается на фоне звездного неба, Шон расценил это именно так. Руки ее безвольно повисли, голова запрокинулась еще больше, подставляя лицо под острия нацеленных на нее ножей поблескивающих звезд.

Все произошло почти мгновенно. Шон даже не успел ни о чем подумать, она, вероятно, тоже.

Чтобы опустить ее на тротуар, ему понадобилось два-три неловких, но быстрых движения, слившихся в его сознании в одно. Сперва он рванул ее на себя, так что на мгновение женщина оказалась чуть ли не сидящей у него на плече, потом чуть ослабил хватку, и ее тело безвольно скользнуло вниз, пока земля, которой коснулись ее ступни, не остановила это скольжение. Правой рукой он продолжал придерживать девушку.

Дело сделано. Ее жизнь была вне опасности.

После пробежки он все еще тяжело дышал. Ее дыхание тоже стало учащенным — ведь то, на что она уже настроилась, так неожиданно сорвалось. Шон слышал, как она дышит ему в ухо — все реже, все тише, все спокойнее.

Наконец ее дыхание пришло в норму, его — тоже.

И тут она снова поднесла безвольную руку ко лбу, открыв ладонь звездам, как бы пытаясь отвести от себя что-то.

Ни Шон, ни спасенная им девушка пока не произнесли ни слова. Она не кричала, не проклинала его, не закатила обычную в таких случаях истерику. А он растерялся, понятия не имея, что говорят людям, которых удержали, спасли от смерти.

Кто-то, однако, должен был начать. Не могли же они стоять всю ночь эдакой скульптурной группой.

Может, предложить ей сигарету? — подумал он. Но не предложил. Если уж ей весь белый свет не мил, что толку в сигарете?

Голова девушки по-прежнему была повернута так, чтобы не видеть звезд, от которых глаза ее прикрывала ладонь вяло поднятой ко лбу руки.