После этого им ничего не оставалось, как убить его, иначе он был бы живым свидетелем их позора. Вот они и решили еще больше надругаться над ним. Не могли просто пустить пулю в лоб, избавив от мучительных страданий, нет, им понадобилось сорок семь раз пырнуть его раскаленным ножом и отрезать пенис, символ его мужского достоинства, чтобы даже мертвый он не мог угрожать им. А потом уже они решили сбить полицию со следа и застрелили его.

— Вам предстоит сделать выбор, — заключает Робертсон, понижая голос чуть ли не до шепота. — Вы можете оставить без внимания все истинные улики, неопровержимые улики, профессиональные показания одного из ведущих патологоанатомов нашей страны, показания единственного очевидца преступления и дать возможность этому отребью, сидящему перед вами, выйти на свободу. Но вы можете и рассмотреть представленные улики тщательно и беспристрастно. И тогда придете к единственно возможному выводу — они виновны в убийстве и за это должны быть приговорены к смерти. Меньшее наказание было бы равносильно судебной ошибке. Я верю, вы сделаете единственно возможный, единственно правильный выбор. Признаете их виновными в убийстве при отягчающих обстоятельствах.

31

31

Это аксиома: чем дольше совещаются присяжные перед вынесением приговора по делу о преступлении, за которое предусматривается смертная казнь, тем лучше для защиты. Присяжные не показываются уже три дня. В первый день мы сидели как на иголках: если бы присяжные вернулись в зал суда, это бы значило, что нашим ребятам прямая дорога на электрический стул.

Но вот прошел день, еще один — их не было. Когда мы гурьбой вернулись в зал на исходе второго дня и Мартинес посоветовал нам расходиться по домам, стало ясно, что ждать, по крайней мере до утра, нечего. У всех нас одновременно вырвался такой вздох облегчения, который мог бы подхватить воздушный шар и нести его до самого Таоса.

Внешне Робертсон невозмутим, что у него на душе, он не показывает. С Моузби пот катит градом, у него на лице все написано. В их рядах замечена размолвка. Наши соглядатаи (секретарши, которые общаются со Сьюзен, хранящей мне верность, несмотря ни на что) донесли, что под конец суда разгорелась перепалка из-за того, кому выступать от лица обвинения. Впервые на моей памяти Моузби взбунтовался, открыто выступил против босса, обозвав его показушником, политиканом, о котором после ухода не останется даже воспоминаний. Робертсон, в свою очередь, напустился на Моузби и на его сыщиков, Гомеса и Санчеса, за то, что те напортачили в истории, связанной с изнасилованием, да так, что это могло бросить тень на результаты всего расследования.