— Извини, меня окликнула Элен, — услышал я голос Юдифи, которая, наверное, была недалеко от меня, у входа, наверное, на полпути через вестибюль. И все-таки ее голос звучал так приглушенно, как будто она была очень далеко. — Док на пути к улучшению. Твой трюк с шахтой подействовал на нее так, что вставил на место какой-то винтик у нее в голове.

Луч фонаря достиг кухни на несколько мгновений раньше, чем в нее вошла Юдифь.

— Кто-то выкрутил главную пробку здесь, в распределительной коробке, подожди.

В следующую секунду в кухне ярко вспыхнул свет и у меня сразу заслезились от яркого света глаза, во всяком случае, я могу этим прикрыть то, что до этой минуты тщательно сдерживал слезы.

— Ну что, у вас тут все в порядке? Ты…

Она замолчала. Конец ее предложения потонул во вздохе ужаса, когда она вошла на кухню и включила свет. Я не видел ее. Вкус желчи и желудочного сока еще стоял у меня во рту и в горле, когда я снова, уже в ярком свете неоновой лампы под потолком, взглянул на Эда и увидел смешанное выражение удивления и огромного страха, превратившее лицо Эда в страшную гримасу. Глубокий боковой разрез на горле, доходящий, должно быть, до самых шейных позвонков, проходил от сонной артерии почти до самого затылка, как будто трусливый убийца напал на него сзади. Должно быть, кровь била фонтаном из разреза, потому что она брызнула на стену над столом примерно в двух метрах от тела, попала на Карла, налипла ему на лицо, на его одежду и даже на волосы. Я старался не представлять себе того момента, когда клинок разрезал сонную артерию Эда, но это мне не удалось. Карл должен был пережить нечто ужасное. Если он не сделал этого сам.

Почти насильственно я оторвал свой взгляд от ужасной картины и повернулся к Юдифи, которая все еще, замерев, стояла в дверном проеме и, дрожа, затаив дыхание, смотрела на Эда, тело которого безжизненно висело на стуле. Только то, что ее вид был немного лучше, чем у Эда, говорило о том, что она еще жива. Уже в слабом свете прожектора во дворе я заметил, как плохо она выглядела, но теперь я во второй раз испугался, увидев ее при полном освещении. Она была совершенно промокшая и запачканная цементной пылью, а дождем размыло пятно, которое оставила кровь, вытекшая из раны на ее руке, и оно не смылось, а стало только больше, так что вся ее футболка была в крови, только в разных местах оттенки красного были немного разные. После объятий и прикосновений, которыми мы обменялись в темноте, наверное, и сам я выглядел ненамного лучше. На ее лице застыла испуганная, залепленная запекшейся кровью гримаса. Юдифь тихо заплакала, все еще не выходя из оцепенения.