Вот уж никогда не подумал бы, что Мартынов кого-то боится.

— Бандитов, что ли, боитесь?

Он засмеялся.

— Нет, ты меня не понял. Насчет головы — это я образно выразился. Я хотел сказать, что самсоновское дело — на виду. Всех участников этой истории рассматривают под микроскопом. И если мы где-то ошибемся и неправильно себя поведем, поднимется шум. Та же самая причина заставляет меня с пессимизмом смотреть на будущее этого дела в суде. Если бы речь шла о заурядном убийстве, с нашими «героями» не было бы никаких проблем. А при такой широкой огласке судья не решится вынести обвинительный приговор, если возникнут хоть какие-то сомнения.

— Никогда не поверю, что он их оправдает!

— Конечно, не оправдает, — согласился Мартынов. — Даст им лет по восемь — за вымогательство и на этом все закончится. И это еще в лучшем случае, потому что он может, чтобы подстраховаться, отправить дело на доследование. И мы будем крайними, а он, судья, — молодец. — Мартынов развел руками. — А защита, ты уж мне поверь, будет действовать очень активно. На таких громких процессах зарабатываются репутации и строятся карьеры. Если они докажут несостоятельность обвинения в убийстве, — а это, я думаю, не так уж сложно, — они будут обеспечены клиентурой до конца своих дней. К ним в адвокатскую контору будет стоять очередь лет на двести вперед, только выбирай.

— Как же так? Есть убийство, есть убийца — и ничего? Я своими глазами видел Кожемякина в тот вечер. Он шел со стороны гаража…

— А у него и на этот случай есть объяснение, — кивнул Мартынов. — Плохо ему стало.

— Плохо? — недоверчиво переспросил я.

— Плохо, — подтвердил мой собеседник. — Перепил, понимаешь. Его начало мутить. Он побежал в ванную комнату, совмещенную с туалетом, но там была Светлана, и ему пришлось искать подходящее место вне дома.

— Чушь! — сказал я. — Светлана ничего такого не говорила.

— Не говорила. В материалах дела этого эпизода нет. И если она не подтвердит слова Кожемякина, это будет очко в нашу пользу. Но — только если не подтвердит.

Мартынов очень на это надеялся, как я понял. И я был с ним солидарен.

— Очень сложное дело, — сказал Мартынов. — Все время такое чувство; будто по тонкому льду идешь. Мы вот Алекперова крепко зацепили, он уже было сник, и вдруг пошли звонки всякие… — Он в досаде махнул рукой.

— Большие люди звонили? — понимающе сказал я.

— Большие— это не то слово, Женя. Очень большие, так будет вернее. Это же телевизионный канал, его такие люди контролируют, о которых вслух можно говорить только хорошее. — Мартынов желчно засмеялся.