— А чек, который правительство прислало в виде компенсации?..

— Мы его сознательно не трогали. Жалкие сто пятьдесят две тысячи! Взять деньги — значит молчаливо согласиться с несправедливостью. Мы собирались апеллировать снова и снова и дойти до Верховного суда, если понадобится.

— Но до выплаты залога дело не дошло, — сказал Берк. — Авантюрист Мэддокс проворно воспользовался его невменяемым состоянием…

— Да, верней не сформулируешь!

— Вы виделись с Джеком в тюрьме?

— Только во время предварительного следствия. Когда его упекли в Колорадо, он уже не хотел видеть меня.

— Вы упомянули его приемную мать…

— Да, Мэнди. Жила в трейлере в Фаллоне. Но, как я уже сказал, женщина она была пожилая и не очень здоровая.

Новых вопросов в голову Берка не приходило.

— Что ж, большое спасибо…

Однако Эли уже сам не мог остановиться:

— Штука в том, что мы с Уилсоном не один год были не разлей вода. Бог свидетель, я считал его своим лучшим другом. Но он ушел в тюрьму как в могилу. Для меня он все равно что умер. Был — и больше нету.

— Что вы имеете в виду?

— Он отрекся от меня. Начисто. Не отвечал на письма, не желал говорить со мной по телефону. Я мотался на машине в этот жуткий Флоренс, когда Джеку смягчили режим и разрешили свидания. Дважды я проехал сотни и сотни миль, а он оба раза не пожелал увидеться со мной! Конечно, его сунули в настоящий каменный гроб — мавзолей, а не тюрьма! И там его мытарили с жестокостью средневековой — и сломали. Но как он мог сломаться до такой степени, чтобы абсолютно вычеркнуть меня из своей жизни? Я его не предавал, просто вел себя чуть разумней, то есть не лез на рожон. А если я в суде и ляпнул пару неосторожных слов, так ведь не по своей воле — прокурорские хитрые шавки своими вопросами заставили… Мне ведь тоже в петлю не хотелось… — Эли вздохнул и прибавил с плаксивой нотой в голосе: — Зачем он сам себя оставил навсегда в одиночке? Расплевался со всеми друзьями…

И тут до Берка дошло, что Эли слегка или даже сильно подшофе и поэтому так сентиментально-откровенен.

— Не могу выбросить из памяти момент когда видел его в последний раз, — сказал Эли с печальным смешком.

— Где это было?

— В Сан-Франциско, в зале суда. Эти чокнутые надели ему кандалы на ноги. Руки в наручниках и за спиной плюс цепью соединены с кандалами. Они бы ему еще и намордник натянули, как Ганнибалу Лектеру! У меня слезы стояли в глазах. Из-за этого железа он даже идти нормально не мог — только мелкими шажками, с перевальцем. Вы лично Уилсона не знаете, поэтому вам не понять. Только близкие друзья могли прочувствовать всю бездну его унижения. Он ведь был, статью и душой, как… как наследный принц… или как сын вождя и будущий вождь могучего племени… В нем был потенциал короля, или президента, или — на худой конец — лауреата Нобелевской премии! Я смотрел на него, старался не заплакать и повторял про себя: «Совсем как в той песне, точнехонько как в той песне…»