К нему подошли двое подростков, чуть постарше. С восхищением осмотрев мяч, они принялись бросать его друг другу.

— Как оно там? — спросил Пеллэм, кивая на дверь подросткового центра.

— Не слишком плохо. Особенно не пристают. Но знаешь, заставляют сидеть и слушать всяких психов, понимаешь, священников и адвокатов. Они говорят всякую чушь. Говорят, говорят, так, что уши начинают вянуть, потом спрашивают о том, в чем сами ни хрена не разбираются. — Мальчишка совсем по-взрослому пожал плечами. — Но, твою мать, такова жизнь, правда?

С этим Пеллэм не стал спорить.

— И еще, приятель, должен тебе сказать, что твоя Кэрол та еще стерва, — прошептал Исмаил, оглядываясь по сторонам. — Держись от нее подальше. Представляешь, она приставала ко мне, почему я сегодня вернулся в три часа ночи. Вывалила на меня кучу дерьма. Но я объяснил этой сучке, куда она должна пойти.

— Неужели?

— Ну да, черт побери… По крайней мере, попытался. Но этой стерве бесполезно что-либо объяснять.

— А действительно, почему ты вернулся в три часа ночи?

— Я просто…

— Просто шатался по улицам.

— В самую точку, Пеллэм. — Исмаил повернулся к своим приятелям. — Братва, пошли постучим мячом.

Мальчишки скрылись в переулке, довольные жизнью, как и все десятилетние подростки в мире.

Пеллэм толкнул скрипящую дверь.

Кэрол, сидевшая за столом, подняла взгляд. Как только она увидела выражение лица Пеллэма, ее улыбка погасла.

— Привет, — сказала Кэрол.

— Здравствуй.

— Извини, что не давала о себе знать, — продолжала она. — Ты, наверное, решил, что я куда-то пропала. Но на нас здесь навалилось столько работы…

Ее слова были свинцово-тяжелыми.

Молчание. В воздухе плавали пылинки. Амебы, выхваченные резким светом.

— Ну хорошо, — наконец снова заговорила Кэрол, — я не перезвонила потому, что испугалась. У меня уже столько времени никого не было. И я не могу похвастаться, что в прошлом мои отношения с мужчинами были безоблачными.