Кувакин предъявлял документы, согласовывал детали, а Демин стоял в сторонке и думал о том, что день у него все-таки нулевой и забывать об этом не следует, что Татулин, судя по всему, орешек не простой и добиться от него чего-нибудь будет нелегко.

— Пошли,— сказал Кувакин.— Все в порядке.— Сейчас его приведут.

— Начинаешь ты,— сказал Демин.— И ведешь обычный разговор — продолжение всех предыдущих.— Они прошли в небольшую сумрачную комнатку, где, кроме стола и нескольких стульев, ничего не было. Здесь побывало немало людей, им приходилось отвечать на неприятные вопросы, для многих здесь решалась судьба. Здесь невольно хотелось говорить тише, да и слова в этой комнате годились не всякие, а лишь самые простые, словно бы очищенные от шелухи внешнего мира, от всего, что может затуманить, изменить, исказить их смысл. В словах не должно быть личных обид, тщеславия, желания уязвить или показать свою власть, значительность.— Я буду молчать,— продолжал Демин.— Я для него темная лошадка. Последний раз он назвал Селиванову? Отлично. Не дразни его, не пужай. Пусть почувствует свою неуязвимость, свое превосходство, если ему угодно.

— Превосходство он чувствует в любом случае. Это прекрасное душевное состояние не покидает его ни на минуту. Понимаешь, Валя, он знает, что на данный момент мы можем предъявить ему обвинение только в попытке, слышишь? Только в попытке продажи валюты. Дома у него валюту не нашли. Он знает об этом. И вообще не найдено ничего, кроме этих дурацких фотографий.

Дверь как-то неохотно, со скрипом, будто через силу приоткрылась, и конвойный ввел маленького человечка с брюшком, с живым, острым взглядом, в помятой одежде, небритого. Во всем его облике были настороженность и готовность шутить, говорить много, долго и запутанно.

«Игрунчик»,— решил про себя Демин.

— О кого я вижу! — радостно воскликнул Татулин, протянув руки навстречу Кувакину.— Сколько лет, сколько зим! Здравствуйте, Коля! — И тут он увидел сидевшего в углу Демина.

— Здравствуйте, Татулин,— холодно сказал Кувакин.

— Добрый день, Николай Васильевич,— подчеркнуто официально ответил тот, бросив взгляд на Демина.— Я вижу, вы сегодня не один?

— У меня к вам опять вопросы, Григорий Сергеевич,— сказал Кувакин, как бы не слыша последних слов Татулина.

— Я — весь внимание. Я готов. Прошу.

— Григорий Сергеевич, не могли бы вы нам сказать, откуда валюта, которую вы пытались продать?

— Валюта?! — несказанно удивился Татулин, и его брови поднялись так высоко, что, казалось, вот-вот нырнут за уши.— Ах, валюта,— он обмяк, и его круглое брюшко стало особенно заметным.— Вы опять о том же, Николай Васильевич… Далась вам эта валюта, господи…' Неужели мы не можем поговорить о чем-то другом, более приятном?