— Должен сказать, что время для шуток не очень подходящее,— сказал Демин.— Но продолжим. В вашей квартире найдена также пленка, где эти же снимки в негативном, так сказать, исполнении. Не будете же вы утверждать, что и пленку вам подарили? Нет? И правильно. Не надо. Это такая глупость, что ни в какие ворота не пролезет.

— Мне стыдно, поверьте… Но что делать, приходится хвататься за соломинку, зная заранее, что она не спасет.

— У меня один вопрос. Но должен предупредить, если ответите сегодня, ответ можно будет истолковать как чистосердечное раскаяние. Если вы ответите на этот вопрос завтра, то раскаяния уже не будет, а для суда это важно. Поэтому, оттянув ответ на одну ночь, вы на несколько лет оттяните свое возвращение к людям. К свободным людям. Советую ответить сейчас.

Татулин обхватил лицо руками и сидел несколько минут скорчившись, словно боялся, будто по его лицу можно что-то узнать, о чем-то догадаться. Крупные, оттопыренные уши, торчащие между пальцами, время от времени тихонько вздрагивали. Наконец, он медленно распрямился, затравленно посмотрел на Демина, на Кувакина…

— Какой вопрос? — спросил чуть слышно.

— Чья сумочка?

И Татулин снова согнулся, положив лицо в маленькие ладони.

— Я понимаю ваши колебания,— сказал Демин.— Не говорите, давно ли у вас эта сумочка, просто скажите, чья она. Хозяйка ведь всегда может заявить, что она ее выбросила…

— Хм,— горько усмехнулся Татулин.— Не в лоб, так по лбу… Какая разница… Что помер Данило, что болячка задавила…

— Итак, ее фамилия?

— Знаете, я чувствую себя предателем… Ужасно неприятное ощущение.

— Селиванова уже ничего не чувствует. И, очевидно, ее ощущения перед смертью были не лучше ваших. Вы один хотите отвечать за ее смерть?

— Что вы?! Просто мне хотелось…

— Фамилия, имя, отчество,— перебил его Демин.

— Ирина Андреевна Равская.

— Валюта тоже ее?

— Да. Понимаете…

— Это ее телефон в вашей записной книжке?

— Да.

— Адрес?