— И за все ответит Татулин? — уточнил Демин.

— А почему бы и нет? Он, бедняга, так устал в ежедневной беготне и суете! Пусть отдохнет годик-второй.

— Годиком-вторым ему не отделаться.

— Зачем нам об этом думать,— пожала плечами Равская,— пусть решает наш народный, самый справедливый суд.

— Но Татулин тоже не будет молчать, не будет сидеть сложа руки,— заметил Демин.— И снимки он сделал все-таки в вашей квартире.

— Откуда мне знать, чем он занимался в моей квартире! Он выклянчил ключ, я по простоте душевной пошла ему навстречу… Я всегда знала его как приличного человека… Кто же мог подумать, что это развратная личность! Но это все неважно. Мы договорились? Пакетик в сумочке сам по себе стоит на меньше пяти тысяч… Я вам его дарю. А за Щуку пять тысяч.

— Соблазнительно,— покрутил головой Демин.— Видишь, Коля, на какой вредной работе мы с тобой сидим, какие невероятные перегрузки испытываем, в какое тяжелое стрессовое состояние может ввести такое предложение… Нам, Коля, надо за вредность молоко выдавать. Хотя бы по пакетику в день… Как ты думаешь?

— Не меньше. Я бы и от двух не отказался.

— Можно и по два,— согласился Демин.

— А если еще шестипроцентного да со свежей пампушечкой,— мечтательно протянул Кувакин,— я бы никакой другой работы не хотел.

— Решайте, мальчики, решайте,— поторопила их Равская.— Могу даже помочь вам сбыть эту валюту. Хотя у вас и свои связи должны быть.

— Да, надо решать,— с сожалением сказал Демин.— Ирина Андреевна, вы по-прежнему не хотите давать показания без адвоката?

— Как?! Вы отказываетесь? — удивлению Равской не было предела.— Почему? Неужели вам так хочется посадить меня? За что? Что я вам сделала плохого? Ведь мы только сегодня познакомились! Нет, мы можем продолжить… Назовите свою цену! Давайте продолжим…

— Торговлю? — холодно спросил Демин.— Нет, Ирина Андреевна, пошутили, и будя. А то сейчас предложите по десять тысяч, и меня от волнения кондрашка хватит. А у меня жена, ребенок… Нет. И не уговаривайте. Я не могу так рисковать.

Равская с минуту смотрела на Демина со смешанным чувством недоумения и досады, потом в ней как ослабло что-то, плечи опустились, и сразу стали заметны ее возраст, усталость, безнадежность.

— Я, кажется, понимаю,— проговорила она медленно.— Здесь, конечно, дело более чем личное… Дело не во мне и не в тех безобидных вещах, которыми мне пришлось заняться, чтобы прокормить себя…

— Надеюсь, вы жили не впроголодь? — спросил Демин.

— Еще этого не хватало! — вскинула тяжелый подбородок Равская.

Возвращался Демин едва ли не последним поездом метро. Освещенный желтоватым светом вагон был почти пуст. В одном его конце дремал мужчина, напротив военный читал газету, с трудом разбирая мелкий текст, а дальше беспрерывно целовались парень с девушкой.