Она пропала в море. Сомнений в этом нет. Но ведь ее могли спасти проплывавшие мимо рыбаки. А может, она доплыла до какого-нибудь острова. Мне очень хотелось, чтобы так оно и получилось. Мы с Мэйкунь выросли в горах, она тоже не умела плавать. А вдруг научилась, пока мы жили в Гуанчжоу? Ведь она такая сообразительная, такая ловкая. Замечательная девчонка! Вдруг я встречусь с ней снова, увижу ее глаза, полные слез, и она позовет меня: «Чжэчжун!» Как тогда, в бассейне. Я бродил по улицам, продолжая надеяться.

— Ты симпатичный парень! — взглянув на меня, сделала комплимент г-жа Хирата, и я ответил:

— Ты копия моей младшей сестры. Она у меня красавица.

— А сколько ей лет?

Мы шли с ней рядом. Она бросила в лужу докуренную сигарету и подняла на меня глаза. «Нет, — разочарованно подумал я, взглянув на нее, — конечно, это не Мэйкунь».

— Она уже умерла.

— Умерла?

Г-жа Хирата пожала плечами. Я увидел печаль в ее глазах, и меня потянуло к ней. Показалось, что перед этим человеком можно открыть душу.

— Расскажи мне, как было, — сказала г-жа Хирата. — Я тут рядом живу. Посидим, пива выпьем, а?

Г-н Такахаси мне не поверил: «Чтобы проститутка такое говорила?..» Но это правда. Я смотрел на г-жу Хирату не как на проститутку, а как на женщину, прической и в профиль очень похожую на Мэйкунь. И потом, она купила на свои пиво и соевые пирожки. Разве это не подтверждает мои показания? Мне кажется, у нее была ко мне симпатия. Конечно, я с ней торговался из-за цены, но она же сбавила с тридцатки до пятнадцати тысяч. Значит, я ей понравился.

Не успели мы войти в ее квартиру в Окубо, как г-жа Хирата повернулась ко мне:

— Что ты хочешь? Для тебя — все, что угодно. Только скажи.

И я сказал. Сказал то, что много раз повторял в душе:

— Я хочу, чтобы у тебя на глазах были слезы и чтобы ты сказала: «Брат!»

Она сделала, как я попросил. Не помня себя, я обнял ее, крепко прижал к себе.

— Мэйкунь! Как я мечтал тебя увидеть!

Мы занялись сексом. Я возбудился. Наверное, это неправильно. Зато мне все стало ясно. Я любил сестру как женщину, а не как родного человека. Именно этого нам с ней хотелось, когда она была жива. Г-жа Хирата отнеслась ко мне очень чутко. Отодвинувшись, она спросила:

— Ну, что еще для тебя сделать?

— Скажи «кошмар» и посмотри на меня.

Я сказал ей, как будет «кошмар» по-китайски. Она повторила. У нее было отличное произношение. Но больше всего меня удивило, что на глаза у нее навернулись настоящие слезы. Не иначе, это слово — «кошмар» — затронуло что-то в душе г-жи Хираты, подумал я. Мы лежали на постели, обнявшись, и плакали. Конечно, я не собирался убивать ее. У меня и в мыслях этого не могло быть. Мы были разные люди: она — японка, я — китаец, у нее своя жизнь, у меня своя. Но мы понимали друг друга. Г-жа Хирата, которую я видел в первый раз, поняла то, что никак не доходило до моей тайваньской подруги. Удивительно! Я обнимал ее, и слезы катились у нее по щекам. Казалось, она переживает то же, что и я. Потом она сняла с шеи золотую цепочку и надела на меня. Зачем она это сделала? Не знаю.