Она вздрогнула и переменилась в лице.
— Выпустили. Я смотрю, все про меня все знают.
— Конечно знают.
Мицуру с раздражением оглядела коридор. Журналисты давно отправились восвояси, и перед залом суда не было ни души.
— Я этот суд никогда не забуду. Меня судили в зале номер четыреста шесть. Заседали раз двадцать, не меньше. И никто не пришел поддержать меня. Единственным моим союзником был адвокат, и тот в глубине души считал меня виновной. Он так ничего и не понял. Я думала только об одном — чтобы все это кончилось поскорее, — говорила она, будто жалуясь на прошлое. — Послушай, выпьем где-нибудь чаю, если у тебя есть минутка. Мне надо поговорить с тобой, — попросила затем Мицуру, легко коснувшись моей руки.
Я не хотела, чтобы меня с ней видели, — уж больно нелепо она выглядела в своем сари, поверх которого было надето черное полупальто. Однако на лице Мицуру была написана такая радость, что отказать ей я не могла.
— Тут в нижнем этаже кафетерий. Знаешь, какой это кайф — свободно зайти в кафетерий в здании суда! — с воодушевлением проговорила Мицуру, при этом беспокойно оглядываясь. — За мной следят эти… из службы безопасности.
— Ужас!
— Да что ты! Вот у тебя — настоящий ужас! — посочувствовала Мицуру и сжала мою руку, когда мы заходили в лифт.
Мне это не понравилось — ее ладонь оказалась теплой и влажной, и я тихонько убрала свою руку.
— Почему?
— Я имею в виду Юрико. Мне так жаль! Такое горе! Я поверить не могу. И еще Кадзуэ! Я просто в шоке!
Лифт остановился, я сделала шаг вперед и столкнулась с Мицуру, которая тоже хотела поскорее выйти из кабины. Она принялась виновато извиняться:
— Ой, прости! Никак не могу привыкнуть с людьми.
— Когда тебя освободили?
— Пару месяцев назад. Я пробыла там шесть лет, — прошептала мне на ухо Мицуру, будто открывая большой секрет.
Я посмотрела на нее сзади. От прежней Мицуру — той, что была в школе, отличницы, — не осталось ничего. Куда подевалась сметливая и сообразительная белка? Передо мной стояла тощая особа, плоская и шершавая, как пилка для ногтей. Теперь она очень походила на свою мамашу, такую откровенную и в чем-то жалкую. Мамашу, предавшую моего деда. Я слышала, что именно она посоветовала Мицуру вступить в секту. Мамаша да муженек-врач. Интересно, правда это или нет?
— Как твой муж?
— Он еще там. У меня два сына. Их сдали в семью мужа, меня беспокоит, как они учатся.
Мицуру сделала глоток кофе. Несколько капель сорвались с ее губ и расплылись пятном на груди, запачкав сари, но она даже не заметила.