Дон поставил рюмку на стол и больше не сводил с нее глаз. Он чувствовал настоятельную необходимость найти хоть какую-то неподвижную точку в рушащемся мире.
– Значит, вы приходитесь Улафу… то есть вы утверждаете, что покойник, найденный в шахте, – ваш сын? Тот, что умер в 1918 году?
– Да… но что касается моего сына, мне не хотелось бы… это ведь не имеет прямого отношения…
Старик посмотрел на Эву. Та была неумолима. Она строго уставилась на отца – рассказывай все, как было.
– Улаф… да, Улаф… я и в самом деле любил мальчика… но…
Голос Литтона неожиданно сорвался. Казалось, он сам удивился своей слабости.
– Ты обещал, – жестко сказала Эва.
Старик затянулся несколько раз подряд, и его окутало облако желто-серого дыма. Он помолчал, видно было, что он пытается справиться с нахлынувшими воспоминаниями.
– Мой Улаф, – прошептал он наконец. – Он родился в конце семидесятых. Уже подростком он научился метать гарпун лучше, чем я или мой отец. Три поколения китобоев… вы-то хоть можете представить, что значит работать на море вместе со своим сыном?
Он закрыл ввалившиеся глаза. Голос его окреп.
– У нас были баркасы на Луфутене и на Свальбарде. Маленькая фирма, еле-еле сводившая концы с концами. Когда в девяносто пятом умер отец, денег почти не осталось. Мальчику тогда было всего семнадцать…
– В девяносто пятом? – прервал его Дон. – Вы имеете в виду –
– Ну конечно, – раздраженный тем, что его перебили, бросил Литтон. – В тысяча восемьсот девяносто пятом. В каком же еще!
– Все это сказки, – неожиданно заключил Дон и сделал попытку встать. – Мафусаилов не бывает.
– Сеньор Тительман?
– Вы пытаетесь убедить меня, что вам сто пятьдесят с лишним лет. Не понимаю, зачем…
– Дослушай, Дон… – Опять голос Эвы.
– А тебе, Эва, тоже под сотню? Я, конечно, прошу прощения, но… – Он встал, сильно покачнулся и чуть не упал.
Эва успела ухватить его за рукав.