«Мерзкий» — этим словечком мать пользуется для обозначения всего, над чем не властна. Например, над моим увлечением фотографией. Или над орхидеями. А мне, если честно, татуировка Бетан даже нравится; она, кстати, немного скрывает те серебристые шрамы, что остались у нее с детских лет и расчерчивают ее руки. Уж не это ли увидел в ней Найджел? Выразившуюся в татуировке любовь к звездам, эхом вторившую его собственной страсти? Или, может, тайное чувство постоянной тревоги?

Несмотря на несколько вызывающий вид, Бетан терпеть не может, когда на нее глазеют. Возможно, именно поэтому она окутывает себя столькими слоями обмана: татуировки, пирсинг, своеобразие. А ведь в детстве она была послушной и застенчивой, мышкой, боящейся быть на виду. «Ну, это все твоя католическая вера, — думаю я. — Постоянная внутренняя борьба между необходимостью сдерживать свои чувства и природной невоздержанностью». Ничего удивительного, что Найджел запал на нее. Она обладает редкой индивидуальностью и, пожалуй, является в чем-то более ущербной, чем он сам.

— Перестань пялиться на меня, Брендан, — заявила она.

Я бы предпочел, чтобы она называла меня иначе. Брендан — у этого имени кислый запах, запах подвальной сырости. От него у меня во рту сразу появляется странное ощущение сухости. А цвет у этого имени… впрочем, вы и сами знаете, какой у него цвет. Хотя имя Бетан ничуть не лучше — у него противный запах церковного ладана. Пожалуй, я все-таки стану называть ее Альбертиной — вот имя, лишенное цвета, безупречно чистое, незапятнанное…

Клэр тут же влезла в наш разговор:

— Уймись, Бетан! Пожалуйста! Вспомни, что мы обсуждали. Я совершенно уверена: Брен вовсе не собирался на тебя пялиться. — И Клэр одарила меня одним из своих ласковых, сладких, как сироп, взглядов. — Знаешь, Брен, раз уж ты сегодня с нами, может, с тебя и начнем? Я слышала, теперь ты гораздо чаще выходишь из дому. Это просто здорово!

Я только плечами пожал.

— И куда же ты ходишь, Брен?

— Да так, все брожу по округе. По улицам. По городу.

Клэр широко, одобрительно улыбнулась.

— Очень приятно слышать. И я страшно рада, что ты снова начал писать. А нет ли у тебя чего-нибудь, что ты хотел бы нам прочесть?

Я снова пожал плечами.

— Да ладно, не стесняйся. Ты же прекрасно знаешь: мы собрались здесь помочь тебе. — Клэр повернулась к остальным присутствующим. — Может, мы все вместе покажем Брену, как он дорог нам, как мы ценим его? Как сильно хотим ему помочь?

Ох, нет. Только не эти коллективные объятия! Все, что угодно, только, пожалуйста, не это.