— Верно. Дедушка хотел поговорить с тобой.

Аарон сунул дрожащие руки в карманы черных штанов.

Насколько он помнил, традиции Шаббата всегда оставались неизменными. Отец отправлял мать Аарона и четырех сестер домой готовить рыбу и другие традиционные угощения для субботнего стола, а сам уединялся в комнате за алтарем, в другое время всегда закрытой. Аарон ждал в храме и поднимался по ступеням на галерею, где, набравшись храбрости, подходил к ореховому шкафу, ковчегу Завета,[1] хранившему свитки Торы. Мальчик проводил пальцами по искусной резьбе орнамента шкафа, гладил бархатистые складки парохета,[2] прикрывающего его створки. А через час отец появлялся, и они возвращались домой, по пути обсуждая библейские тексты.

Однако сегодня Аарона вели вокруг кафедры алтаря, или бимы, прямиком к запретному прежде коридору, длинному и сумрачному. Там, в гуще теней, под надежной защитой таинственной дубовой двери с массивным бронзовым засовом, находилось самое потаенное место синагоги.

Никогда отец не рассказывал, что скрывалось за этой дверью.

Никогда Аарон не спрашивал его почему.

Мордехай опустил ладонь на ручку двери, чуть помедлил и повернулся к сыну.

— Готов?

Сейчас отец казался много моложе: тени затушевали седину бороды и пейсов и разгладили резкие морщины вокруг зеленовато-серых глаз. Он волновался, но вместе с тем был торжественен и строг. Удивительное чувство сопричастности к чему-то таинственному и великому объединило двоих мужчин, как путешественников, готовых рука об руку отправиться в далекое странствие.

— Готов, — робко ответил Аарон, ощущая, как отдаются в ушах ухающие удары сердца.

Мордехай дважды повернул ручку, и дверь легко открылась.

— Входи, сынок.

Едва Аарон переступил порог, как его окутал сладкий аромат благовоний: от золотой кадильницы поднимался вверх голубоватый дымок. Мальчик и предположить не мог, насколько загадочным окажется увиденное за дверью.

Солнечный луч из единственного сводчатого окошка на дальней стене рассеивал сумрак в маленькой квадратной комнате. Под окном стоял на коленях дедушка Аарона перед вторым ковчегом — еще более величественным, чем тот, что находился на галерее, — и шептал молитву. Белый молитвенный платок — талит катан[3] — укрывал согбенные плечи, и кисти цицит[4] колыхались в такт движениям старика.

Аарон обвел комнату любопытным взглядом. На стене слева расположилась внушительная коллекция картин маслом. Каждая изображала сцену из Торы — от Моисея и древних иудеев до табернакля и утраченного храма. Справа тянулись книжные полки, плотно уставленные томами на иврите. Может, именно здесь хранились священные тексты и сосуды-гениза?[5] Аарон попытался представить, что его отец делал здесь по субботам. Молился? Изучал что-то?