Нечего отвлекаться.

Он будет только все фиксировать в своем дневнике. И ждать Урса.

А Урс был уже близко. Хотя, как выяснилось, недостаточно близко.

А потом наступил день, когда Камил Коленкур почувствовал первый укол в сердце.

За семь часов до этого, без трех минут полночь, улыбчивый бармен Маккенрой в последний раз обратился к своему зеркальному осколку. Именно в это время он получил шестую недостающую цифру — мистер Норберт не обманул его. Ему даже не приходило в голову усомниться в истинности выигрышных цифр, он стал смотреть на это совсем по-другому. Они с мистером Норбертом ничего не отгадывали, они создавали будущие выигрышные цифры, а отгадывать их будут другие. Но уж мистер Норберт постарается, он обещал, чтобы ответ их загадки знал только Маккенрой. Никогда еще сумма предстоящего выигрышного фонда не была так астрономически велика. Еще ни разу.

Когда вода на поверхности зеркального осколка загустела, превращаясь во что-то белое, вязкое и обладающее нестерпимым запахом, Маккенрой понял, что пора отдать «это дерьмо» Черному Op-койоту. Маккенрой уже два дня проторчал в маньяте (сроки назначил Op-койот), и его волновало только одно: успеть к предстоящему розыгрышу. Успеть завершить порученное дело и спокойно заполнить карточки. Нет, карточку. Хватит одной, потому что Маккенрой будет единственным победителем. Ему только надо все правильно сделать.

Уже шесть раз Маккенрой обращался к осколку таблички, шесть раз вода на поверхности зеркала становилась чем-то белым, но он никак не мог привыкнуть к запаху. Его сердце начинало вдруг бешено колотиться, запах проникал в организм через все поры, приводя Маккенроя в предобморочное состояние, а однажды ему показалось, что это белое пыталось овладеть им.

— Это опасно, сынок, — услышал он голос, — пойдем отсюда.

Потом он понял, что голос принадлежит его бабке-гадалке, и это было лишь мгновенное воспоминание. Много лет назад, когда Маккенрой был просто маленьким чернокожим мальчиком, они с бабкой видели, как огромные рыжие муравьи пожирали труп собаки. Их, наверное, было не меньше миллиона — живая, копошащаяся, агрессивная плоть. Существо, раздробленное на миллион частиц, обладающих общим разумом.

— Это опасно, сынок, пойдем отсюда, — сказала тогда бабка.

Он вылил это белое в готовую ямку и засыпал свежей землей. Это была пятая выигрышная цифра.

То, что осталось после шестой, он принес сейчас Черному Ор-койоту.

Когда с прибрежных гор спустился утренний ветер, разгоняя остатки облаков, цепляющихся за плоские вершины, где еще бродили сновидения, когда он пронесся по лощинам, создавая в районе экспедиционного лагеря что-то вроде ежедневной микрокатастрофы, когда его рев в горах заставил действительно поверить, что это дыхание грозного божества Акуджа, пробуждающего таким образом озеро и превращающего дымную густоту глубин в зеркальную радостную гладь воды, Камил Коленкур почувствовал первый укол в сердце. Вряд ли это встревожило или озадачило его. От отца Камил унаследовал великолепное здоровье, и если он и имел какие-либо болячки, то все они были результатами прошлых травм, телесных повреждений, но вовсе не свидетельствовали о том, что в безупречном организме Камила произошли какие-то сбои. Так продолжалось семьдесят пять лет. О существовании понятия «забота о здоровье» Камил узнал лишь в тридцатилетнем возрасте. Ему пришлось достаточно долго лечить запущенные во время войны зубы. А так, кроме детских простуд, ссадин, растяжений и переломов, Камил не сталкивался ни с какими болезнями.