— Надо побыстрее закончить с этим дерьмом, — проговорил Хотаб.

Хотаб всегда считал, что у Шумного психика бульдозера. Хоть кол на голове теши. Шумный пил только водку. Зато каждый день, как чай или воду. И никогда не испытывал с этим проблем. Никаких отходняков или плохого самочувствия. Лапоток, несмотря на такую же внушительную внешность, был слабак. Он то завязывал на полгода, то снова развязывал и уходил в запой, то выводил — идиот — шлаки, жрал гербалайф, заявляя, что теперь ощущает обостренность чувств, иногда скручивал свои жирные телеса в позу лотоса, практиковал очищающее дыхание и всегда после запоев испытывал длительные, вызванные алкогольной интоксикацией приступы депрессии.

Сейчас Лапотку опять не повезло. Лучше бы телефонную трубку снял Шумный.

— Наверное, Юлик соскучился по Хотабу, — усмехнулся Лапоток.

Никогда в жизни он не слышал такого голоса. Спрашивали всего лишь хозяина. Но все страхи, связанные с и без того излишней мнительностью, подступили к Лапотку, заставив ощутить тоску, бесконечно более глухую, чем все его алкогольные депрессии.

— Хорошо, — проговорил голос в трубке, — когда появится хозяин, передашь, что его ждут. Он знает кто и знает где.

И только когда пошли короткие гудки, Лапоток почувствовал, что окно в черный холодный провал закрылось и оттуда больше не сквозит ветром, наполненным взмахами крыльев ночных бабочек, крадущих ваше сонное дыхание.

Но Шумный на все переживания Лапотка лишь насмешливо бросил:

— Что-то ты какой-то дерганый стал.

Рассказывая об этом звонке Хотабу, Лапоток голосом, где паника поменялась местами с подозрительностью, закончил:

— Что у вас здесь, в натуре, творится?! Ты, братан, послушай: если начнется какое-то говно, я разбираться не буду! Я завалю этого деда… И меня не е…т, что Юлик хотел с ним перетереть!

— Как хочешь. — Хотаб на это лишь пожал плечами. — Но Юлик хотел с ним перетереть…

И сейчас, когда во всей квартире внезапно погас свет, Лапоток понял, что это не пробки. В следующую секунду холодная тяжесть пистолета в руке несколько успокоила его. Лапоток передернул затвор.

— Хотаб, давай скорее свет, — проговорил он негромко.

А потом входная дверь открылась. Хотаб был уже на кухне и не знал, что там произошло. Он услышал лишь стоны — и ни единого выстрела.

Когда все стихло, Хотаб понял, что ему не надо прислушиваться к этой надвигающейся тишине. Протяжно и заунывно пропела половица, но он уже открыл окно. Весь мир сейчас сконцентрировался в этом чудном морозном воздухе. Лестница, освещенная соседними окнами, где, наверное, сейчас садились ужинать, была совсем рядом. Хотаб по-кошачьи легко запрыгнул на подоконник. Он подумал, что что-то забыл в этой квартире, но никак не мог вспомнить что. Как было бы хорошо, если б ему удалось не обернуться и не заглянуть в черную пасть оставляемой кухни, когда его рука уже потянулась к лестнице. Это был тот самый дяденька. Он с какой-то печальной улыбкой смотрел на Хотаба, а может быть, это только показалось в бледном, размазанном свете луны. Да. наверное, Хотабу это только показалось, подобные лица не могут улыбаться. И опять он не смог вспомнить, что здесь оставил.