— Нам нужно уехать отсюда. И чем быстрее, тем лучше, — сказала Джун. — Я об этом уже все уши прожужжала Эдгару. А он не хочет и слушать. Ему наплевать. Он думает, что готов ко всему, что только может произойти. Он хочет, чтобы такое с ним произошло. Эдгар до сих пор верит, что страдания полезны для души. Его по-прежнему обуревают безумные идеи. Я то и дело говорю ему: «Подумай о сыне». А он все время спрашивает меня, люблю ли я революцию, и повторяет, что правда не может сделать ребенку зла.

Она сначала бросила окурок в пепельницу, но затем передумала и, взяв большим и указательным пальцами, тщательно затушила. После этого Джун помассировала себе шею и выразила вслух предположение, не стоит ли ей выпить немного, чтобы собраться с силами, но тут же отвергла эту мысль, сказав, что лучше не заводиться, ведь предстоящий день и без того обещает быть нелегким.

Погрузившись в собственные мысли, она встала и принялась босиком ходить по квартире. Кисточки шали слегка подрагивали у нее под подбородком. Меня поразило то, что загадочная душа Эдгара даже Джун казалась еще более непостижимой, чем эти странные события. Она остановилась перед пустыми книжными шкафами, стоявшими вдоль стен и напоминавшими об уходе Сонни. Мысль о чужих бедах, очевидно, на некоторое время отодвинула на задний план ее собственные несчастья.

— Как ваше сердце? — спросила она.

— Куча мелких осколков.

Днем я пристрастился слушать на своем проигрывателе ужасную версию «Я тащусь от тебя» в исполнении Ваниллы Фадж. Включив проигрыватель на полную мощность, я орал что было мочи под гомон цимбал и завывание гитар. О моих душевных страданиях узнали, должно быть, все, кто жил в радиусе трех кварталов от меня.

— Вы разговаривали?

— Она звонит мне. Чтобы я окончательно тронулся. Каждый второй вечер.

Сонни была серьезной, ответственной девушкой, которая не могла бросить калеку на произвол судьбы. Поэтому она и заставила меня пообещать, что я увижусь с ней до отъезда. Обычно наши телефонные разговоры длились недолго, и в это время меня разрывали противоречивые чувства: бешеная злость и ужасная тоска.

— Любовь в молодости такая вещь, которая потом больше никогда не повторяется, — задумчиво произнесла Джун.

На какое-то время я попытался представить Эдгаров на этой стадии, юными любовниками, которые еще стоят на пороге познания друг друга. Что он увидел в ней, мне было более или менее ясно: отважную девушку, в которой под маской благовоспитанных манер скрывалась непокорная мятежница. Он заключил брак с мужеством и отвагой. Нельзя сказать, что мужчины обладают этим качеством в избытке. Но почему она выбрала его? Ведь тогда Эдгар собирался стать проповедником, а значит, ей была уготована участь жены духовного лица. И она, должно быть, представляла себе, что это вовсе не означает жизнь светскую, с ее развлечениями, котильонами и салонными чаепитиями. Так почему же именно он? Почему Эдгар? Наверное, осознание им своего духовного предназначения, его жертвенность. Этими качествами он, должно быть, уже тогда резко выделялся в ряду других молодых людей, с которыми она была знакома. Наверняка ей пришлось выдержать нелегкую схватку с самой собой. Может быть, Джун решила, что очистится в огненном горниле веры Эдгара. Нелепые догадки, но они почему-то вызрели во мне в уверенность.