Сидней пожал плечами. Все кончено.

— Большое спасибо, что посмотрели, сеньор. Я сегодня уйду. К своим должен вернуться.

Хоть своих больше нет. Нет ни воинской части, ни обязательств, ни оправданий. Ему негде скрыться в Испании и неизвестно куда бежать.

Видимо, пастух и это понял. Налил два стакана.

— Если тебя поймают, inglés, расстреляют. Знаешь?

Сидней кивнул:

— Рискну.

Изарра посмотрела на отца. Они семнадцать лет жили бок о бок и уже не нуждались в словах.

— Изарра проведет тебя тайной тропой, — сказал он. — Куда тебе надо?

Сидней покачал головой:

— Сам справлюсь. Для нее это очень опасно. Если меня поймают, то расстреляют. Если поймают ее… — Страшное заключение повисло в дымном воздухе.

Пастух пропустил его мимо ушей.

— Куда тебе надо добраться? — переспросил он.

Сидней уставился в крышку стола, ища указаний в фактуре дерева, потом поднял глаза на козопаса.

— Не знаю, — сказал он наконец. — Можно вам кое-что рассказать?

Лучи встававшего над горами солнца проникли в дверные щели, осветив долю Сиднея из золота Орлова, вываленного сверкавшими грудами на обеденный стол. Неоспоримая гибель американца потрясла Сиднея, доказывая, что его собственному шестому чувству насчет выживания не стоит доверять. Он всегда представлял себе Кобба состарившимся, как себя самого, и теперь, когда американца не стало, внезапно осознал собственную хрупкость и смертность. Изарра дотронулась до монеты.

— Положи обратно, — буркнул козопас. — Не твое.

— Ничего, — сказал Сидней, глядя, как она поднесла золотой кружок к свету и блик от монеты, словно лютик, скользнул по гладкой девичьей коже.

— Знаете, что б я купила, если бы она была моя? — проговорила девушка.

— Новый топор? — предположил пастух, расстегивая ширинку. — Новый топор пригодился бы. — Он пошел помочиться, дочь проводила его взглядом.