— Туда могли залезть или что-то испортить.

— А что там было красть или портить? Десять акров сожженных деревьев, сорняки и полуразрушенный дом.

— Почему же я не могу проверить свою собственность? А потом — я там молился и разговаривал о Господе с заблудшей.

— То, как он говорил об этом, наводит на мысль, что рыльце у него в пушку, — заметил Бентон.

Они приближались к тому месту, где над заброшенным садом Эджера снижался, кружась, как перышко, вертолет Люси.

— Чудовище, — бросила Скарпетта.

— Мы, вероятно, никогда не узнаем, что он там делал с ней. А может быть, не только он. — Бентон сжал челюсти.

Он был взбешен и подавлен. Его терзали подозрения.

— Хотя это очевидно, — продолжил он. — Ее различные воплощения, альтер-личности, были адаптивной реакцией на тяжелейшую травму, когда не от кого ждать помощи. Похожую картину мы можем наблюдать у некоторых выживших узников концлагерей.

— Изверг.

— Больной человек. А теперь еще и очень больная молодая женщина.

— Это не должно сойти ему с рук.

— Боюсь, уже сошло.

— Надеюсь, он попадет в ад.

— Да он давно уже там.

— Почему ты его защищаешь? — возмутилась Скарпетта, машинально потирая шею.

На ней осталась синеватая полоса. Шея все еще болела, и всякий раз, когда Скарпетта дотрагивалась до нее, она вспоминала, как Бэзил набросил на нее эту жуткую белую веревку. Он успел ее затянуть, перекрыв сосуды, снабжающие мозг кровью. Она потеряла сознание. Но сейчас все уже позади. Хотя дело могло кончиться гораздо хуже — если бы охрана не сумела быстро совладать с преступником.

Его вместе с Хелен Куинси препроводили в Батлеровскую тюремную больницу. Бэзил Дженрет больше не будет принимать участие в проекте «Хищник». И никогда не появится в Маклейновской клинике.

— Я его не защищаю. Просто пытаюсь объяснить его поведение, — устало проговорил Бентон.