Его баритон был ближе к басу, чем к тенору.

— Разумеется, вы знаете, кто я.

— Догадываемся, — ответил Джимми.

Поскольку мальчик, который передал нам коробку с деньгами, до смерти боялся этого человека, да и сами деньги предназначались для того, чтобы оплатить что- то гадкое, он не заслуживал доброго отношения. Раз уж предпочёл говорить загадками, мы решили ответить тем же.

— В любом уголке мира все знают, кто я, — гордо заявил патриарх.

— Поначалу мы подумали, что вы — Бенито Муссолини, — ответила я, — но потом вспомнили, что он никогда не был воздушным гимнастом.

— А кроме того, — добавил Джимми, — Муссолини убили в конце Второй мировой войны.

— А вы совсем не выглядите мёртвым, — пояснила я.

Улыбка Виргильо Вивасементе стала шире и всё более походила на звериный оскал.

И хотя из-за натянутой кожи прочитать, что написано на лице, не представлялось возможным, взгляд, которым он одарил меня и Джимми, раскрыл мне многое: у этого человека начисто отсутствовало чувство юмора. Его не было вовсе.

Он не понимал, что мы шутим между собой, наш тон ничего ему не говорил, он не отдавал себе отчёта в том, что мы его оскорбляем. Ему казалось, что мы просто несём чушь, он задавался вопросом, а вдруг мы умственно неполноценные.

— Много лет тому назад, когда «Летающие Вивасементе» стали звёздами мирового уровня, — торжественно произнёс он, — я смог купить цирк, в котором когда-то работал. А сегодня три цирка «Вивасементе» гастролируют по всему миру!

— Настоящие цирки? — Джимми изобразил недоверие. — У вас есть даже слоны?

— Разумеется, у нас есть слоны! — воскликнул Вивасементе.

— Один? Два?

— Десятки слонов!

— У вас есть львы? — спросила я.

— Много львов!

— Тигры? — спросил Джимми.

— Ещё больше тигров!