Кальви приоткрыл дверь кельи и вопросительно просунул голову. Папа кивнул, и телохранитель отстранился, пропуская Марвина внутрь. Тот опустился на колени и поцеловал кольцо рыбака.
— Вы и ваши
Марвин сполз со стула и упал на колени. Он смиренно опустил голову.
— Святой отец,
Марвин пел песню о зависти, предательстве и заблуждениях.
— Если вы помните, святой отец, именно я понял опасность этих языческих писаний и поспешил в Рим, когда вы были еще префектом Конгрегации веры. Признаюсь, на тот момент было ошибкой — выражать желание
— Вот это вряд ли, — ответил папа.
— Да, но тем не менее ничто не может заменить личного разговора, поэтому я также благодарен Богу, что это все-таки свершилось.
Папа молчал, уставившись на темные волосы коленопреклоненного. Внезапно Марвин вскинул голову:
— Святой отец,
— А вам известно, в чем ложь, а в чем истина?
— Я видел таблички своими глазами, я с ужасом держал их в руках. В них прочно въелся запах дьявола. Каждое слово там — диффамация, поношение нашего Священного Писания. Это правильно, что Ваше Святейшество хочет навеки их похоронить.
— Кто это сказал?
Глаза Марвина сверкнули. Он поднялся и снова сел на стул.
— Я говорил с итальянским убийцей и вором, я читал текст двенадцати табличек. И я знаю: одной таблички не хватает — и она находится в распоряжении Вашего Святейшества.