— Ну спасибо, Дэн! Правда, спасибо. Просто сиди и все. Я перезвоню.

Он позвонил в тот же вечер, сразу после ужина. Логан сидел в той же каморке. Как только он услышал голос Меррита, уже не такой оживленный, понял — дела хуже некуда.

— Дэн, послушай, — начал тот, — я тут поговорил с нашим руководством.

— Так.

— Ну, похоже, у нас сейчас нет никаких возможностей. Мы сейчас вообще никого не берем.

— А, понятно.

— Слушай, мне ужасно жаль. Надеюсь, я тебя не очень напряг?

— Да что там, вовсе нет. — Для чего затягивать этот мучительный для обоих разговор?

— Хорошо. Я уверен, ты найдешь что-нибудь интересное.

— Да, конечно.

Но в животе у Логана появился комок, он подозревал, все это означает нечто другое. В каком-то смысле именно этого он и боялся…

В следующие два дня он обзвонил все оставшиеся одиннадцать институтов, где у него были знакомые в руководстве, с кем был на «ты». В большинстве случаев услышанное особых волнений не вызвало: сожалеем, туго с деньгами, сейчас никого не принимаем. Но в четырех центрах — от Скриппс-Морган на юге Калифорнии до Бостон Ривер Хоспитал — вариант с Сент-Луисом повторялся с небольшими вариациями: сперва энтузиазм, который странным образом через сутки улетучивался.

Потом Логан понял, что происходит. И надо смело посмотреть этому в глаза. В каждом из институтов кто-то связывался с Американским институтом рака.

— Слушай, Ник, просто скажи мне, что происходит? — взорвался Логан, когда последний из его списка знакомый человек ответил отказом. — Кто на вас так действует?

— Да нет, ничего такого, — услышал он уклончивый ответ. — Ты знаешь ведь, как принимают решения.

В чем дело? Логан и сам знал в чем. Только в один офис института рака могли обращаться с такими запросами: офис Реймонда Ларсена.

В четверг утром, взявшись за вторую группу институтов в списке тех, где слышали, если вообще слышали, о его хорошей репутации, Логан решил действовать так: в начале разговора он не станет упоминать о сотрудничестве с институтом рака и признается лишь в том случае, если вопрос поднимет та сторона. Конечно, это нелогично — как объяснить, что он делал в последние восемнадцать месяцев? И как подать себя исследователем рака достаточно высокого уровня без этого?

Очень скоро он убедился, что и здесь все не так просто. Пять звонков руководителям раковых отделений, а если точнее, то их секретарям и помощникам, показали — он никого не заинтересовал. Более того, раза два по тону, которым говорили с ним, он заподозрил, что его звонка ждали.

Неужели Ларсен, понимая, что он будет искать работу, внес его в черный список? Почему? Неужели эти сволочи настолько мстительны, что хотят заживо похоронить его?