В 1962-м Филип Джуллиен издал книгу «Эдуард Седьмой», где изложил историю тайного брака принца с его любовницей Энни Крук, для которой тот снимал квартирку в Уайтчепеле и от которой имел дочь. Жертвами же «Джека» стали, по версии Джуллиена, те, кто об этом знал. Кандидатура Альберта Виктора на роль потрошителя была быстро и бесповоротно отвергнута более-менее серьезными исследователями, но уже в 1970-м Томас Стоуэлл назначил на эту же роль якобы действовавшего в интересах принца придворного доктора Уильяма Гулла — что даже грозился подтвердить вроде как имевшимися у него, Стоуэлла, личными бумагами лейб-медика. И хотя фактам и документам эта фантазия противоречила ничуть не менее, интриги добавила скоропостижная смерть ее автора и гибель его архива. В итоге именно несчастный доктор Гулл неоднократно профигурировал на экране в качестве жуткого ripper’а — в том числе у Хьюзов.
Вообще бредоватый фильм этот интересен одной-единственной произносимой в нем фразой (никак, впрочем, концептуально не обыгрываемой). Убийца в исполнении Иена Хольма бросает не без пафоса: «Когда-нибудь люди скажут: двадцатый век начался с меня!» У Деппа-Абберлина не находится ответа умнее, чем: «Ты не доживешь до двадцатого века!» (под размахивание, разумеется, револьвером) — но Хьюзов Джек-Гулл оказался совершенно прав.
В самом деле, Потрошитель видится «абсолютным начинателем» не потому, что до того не были известны случаи патологически жестоких многократных убийств — и были, и стали легендами: от «Синей Бороды» Жиля де Рэ до Салтычихи. Но «Джек» оказался первым, чьи преступления попали на почву формирующегося нового массового сознания.
Соблазн хронологии: спустя десяток лет после ист-эндских убийств в США казнят первого тамошнего serial killer’а Хермана Маджета, он же Х. Х. Холмс (переплюнувшего, надо сказать, «Джека» и количеством жертв и «живописностью» своей криминальной истории: от знаменитого чикагского пыточного замка до заливания — якобы — гроба с телом преступника бетоном!); через семь лет после гибели уайтчепелских шлюх Люмьеры проведут на парижском бульваре Капуцинов первый в истории публичный киносеанс; а к тому моменту, когда неведомый свихнувшийся хирург возьмется в Лондоне за свой инструмент, молодой венец Фрейд уже начнет разрабатывать основные постулаты психоанализа.
Век кино, век фрейдистов, медиа, массовой культуры и маньяков-убийц — все эти вещи в недавно миновавшем столетии переплелись столь тесно, что леса за деревьями уже практически не разглядеть…
35
35