«Одна часть купороса, две части киновари, одна часть растертой в порошок цератонии. Высушивать нагревом, пока не останется серая масса. Потом направить на эту массу открытый огонь, достаточно раскаленный для превращения серой массы в белые кристаллы. Затем их можно растереть в порошок, растворяемый в любой жидкости. После переваривания нескольких гранул все болезни исчезнут, будь то излечиваемые и неизлечимые, известные и неизвестные, а жизнь может продлиться на неопределенный срок, если только Господь не решит иначе…»

— Книга Малезеля очень помогла, — заявил Арт, добавляя небольшое количество порошка медного цвета в тигель. — Но все равно приходится разбираться с христианскими аллегориями, а заодно — с ловушками, установленными в тексах. Иногда авторы дают указания по ядам вместо противоядия — и наоборот. Например, Григорий Нисский считал, что нашел формулу греческого болеутоляющего напитка. Но после того как он дал его выпить дочери во время родовых схваток, та умерла.

В тот день Артур мне многое показал, включая записи, по которым работали он и Дэн, их продвижение вперед за последний год, ошибки и маленькие успехи, которых они добились. Если ничего больше не было, это оказалось впечатляющей демонстрацией настойчивости. Они охватили почти все части света — от китайских рецептов для злополучного «aurum potable» до «lapis philosophorum» — то есть, от «питьевого золота» до «философского камня». Один эксперимент, в частности, включал более пятисот различных комбинаций, а в итоге ничего не дал. Это была попытка вычленить химикаты, которые использовались в универсальном противоядии, впервые обнаруженном в Болонье.

— Просто дурно пахнущее месиво, — заявил Арт.

Таковы были странные действия. Я смотрел, как он смешивает препараты, отделяет и выливает, жжет порошок. Вверх поднимались мерзко пахнущие клубы дыма, жидкость молочного цвета кипела над горелкой, а он собирал испарения в стеклянный колпак. И все это время Артур говорил о наших планах на будущее, об еще одном путешествии, которое он хотел проделать летом. Например, в Венецию, а то и в Микены. Эллен и Хауи вполне могут увязаться следом, а может, еще и Николь — словно между всеми нами не возникло никакого напряжения, и все в порядке. Словно ничего плохого вообще не произошло. По крайней мере, создавалось впечатление, будто эти несколько часов Дэн оставался в живых, находился в доме, играл в карты с Хауи и ждал нашего возвращения на ужин с профессором Кейдом. Пытаясь это отрицать, я понял, что смерть Дэнни навсегда вытатуирована у меня в сознании. Это нестираемая эмоция, она вечно будет влиять на мои решения и действия. Даже чувство вины, которое стало таким вездесущим, что я его больше не замечал, тут ни при чем. Это шрам — рана, которая, как я знал, никогда не заживет. Я смогу только привыкнуть к ней, — и привыкну.