И вдруг, словно по волшебству, толпа схлынула. В предутренние часы на улице царили мрак и запустение. Поток автомобилей тоже начал постепенно редеть. Даже итальянские рестораны закрывались. Только закусочная и аптека все еще работали, их вывески устало мигали во тьме. Фабиан свернул на Денмарк-стрит — он решил обследовать все кафе, расположенные в Сохо. Заглянул в кафе «Пападопулос». Там никого не было, кроме хозяина, который стоял, расчесывая свою роскошную темную шевелюру, да двух смуглых киприотов, торговцев арахисом, игравших в домино. Монотонно постукивали костяшки, старенький граммофон наигрывал какую-то старинную греческую мелодию, простой заунывный мотив, сошедший с гор Смирны, — казалось, будто жалобный плач флейты парит в воздухе вместе с кольцами сигаретного дыма, унося этих людей прочь от окружающей действительности.

— Не видел невысокого типа в котелке? — спросил Фабиан.

Хозяин покачал головой.

Фабиан дошел до угла улицы и снова свернул на Хай-стрит в Блумзбери. Дождь распугал всех прохожих — казалось, Город умирает. Продираясь сквозь плотную завесу облаков, луна посылала бледный рассеянный свет на западную часть ограды церкви Святого Джайлза. Из подвала, в котором располагался ночной клуб, доносился приглушенный стук барабана и завывания трубы. Фабиан остановился у дома номер 19А.

Когда-то здесь был магазин, но теперь его окна были замазаны черной краской, и ничто, кроме тоненькой полоски света под дверью, не указывало на то, что внутри теплится жизнь. Это мрачное, Богом забытое место было отдано на откуп неграм. Здесь были щеголеватые американские «угольки» с акцентами тягучими и густыми, как сироп, здесь можно было увидеть и остролицых гвианцев с желтыми глазами, и людей из племени йоруба с головами, напоминавшими своей формой репу, и ашанти с лицами цвета вытертых подкладок, исполосованными родовыми отметинами, и что-то невнятно бормочущих полукровок с Тринидада, и жизнерадостных шоколадных кубинцев, и выходцев с Ямайки с ослепительными улыбками — нелепо скроенных людей с желтоватым цветом кожи, в чьих жилах текла невообразимая смесь самых разных кровей.

— Не видели здесь невысокого типа в котелке? — спросил Фабиан.

Два или три негра покачали головами.

— Черт, я… — начал Фабиан. Внезапно он остановился, вглядываясь сквозь дым, и затем устремился к угловому столику. — Душитель! — заорал он. — Старый ты сукин сын!

Человек, которого Фабиан назвал Душителем, был настоящим гигантом. Достаточно представить себе могучего Геракла, вырезанного из куска черного дерева и одетого в темно-коричневый костюм в светло-желтую полоску, небесно-голубую рубашку и малиновый галстук с зеленым рисунком. У него была весьма необычная голова: вообразите голову неандертальца, обритую наголо, отполированную до блеска, а затем хорошенько обработанную молотком. Его уши больше не походили на уши — они были истерзаны так, что окончательно потеряли форму, в то время как нос, дюжину раз сломанный и так и не восстановившийся, был настолько широк, что занимал большую часть лица. Огромные розовые губы, чрезвычайно бледные и толстые, как сосиски, меланхолично посасывали замусоленный окурок сигары.