Зрачка не было. Ули оттянул другое веко. То же самое.

У иннуитов[5] существовало сказание об охотнике, у которого замерзли и побелели слизистые оболочки глаз.

Верно подошел и опустился на колени, чтобы взглянуть на глаза Огаты. Нет, они не замерзли — их просто не было. Ни зрачков, ни радужных оболочек.

В поисках объяснения Эмиль Верно обернулся к Ули, но тот, сам ничего не понимая, лишь отчаянно давил на грудь Огаты.

— Komm, komm,[6] — нетерпеливо бормотал он.

Однако легкие не желали сокращаться, даже когда Ули всем весом наваливался на торс Огаты.

— Mein Gott,[7] — прохрипел Ули, сделал еще несколько отчаянных попыток и, отстранившись, сидя на корточках, уставился на Огату. — Не может быть, чтобы она замерзла. Конечности гибкие! Костюм не поврежден.

Радиоэфир наполнился стонами и шепотом. Верно поднял взгляд на медиков, колдовавших над Анни Баскомб и Минсковым в попытке вернуть их к жизни. Раздался щелчок интеркома — Ули включил микрофон, но не произнес ни слова. Тогда Верно сам нащупал рычаг микрофона внутри своей перчатки.

— Ули?

Молодой человек поднял глаза. От недавних бесплодных стараний стеклянная лицевая панель его шлема запотела.

— Их больше нет, — объявил Ули. Потом тихо добавил по-немецки: — Wir konnen nichts machen. Zu spät.[8]

Он произнес эти слова спокойным тоном и вновь вернулся к осмотру Огаты.

К погибшим подтягивались новые и новые машины спасателей, свет фар вливался в пучок лучей, сходящихся к центру окружности. В эфире стоял бессвязный гомон. Ошеломленные люди тщетно стремились разглядеть происходящее… Мешанина криков и стонов, перекличка радиоголосов… Полярники не могли поверить в смерть товарищей.

— Как же так? — услышал Эмиль вопрос Кристиана.

— Анни, Анни! — с нежностью повторял кто-то сквозь многоязычную трескотню.

Верно вышел из светового круга. Высоко над головой переливалось всеми цветами радуги северное сияние. Каждый золотистый всплеск окатывал радиоканалы разрядом статического электричества. Глядя на этот красочный, невероятных размеров небесный гребень, Верно ощущал себя крохотной песчинкой мироздания.

Заснеженное пространство оглушительно трещало, словно деревянный корабль, попавший в шторм, — огромные белые глыбы скрежетали, сшибаясь друг с другом. Никогда еще ледяное море не казалось столь пустынным. Обернувшись, Верно взглянул на Юнзо Огату, Анни Баскомб и Минскова. Около них лежало бесполезное медицинское оборудование. Несколько коллег Юнзо Огаты собрались полукругом у ее тела, сгорбившись и склонив головы.

Верно не представлял, что делать дальше. Он с трудом держался на ногах, онемевших ниже колен.