Но Перельман, а? Знает-чует судьбу, ан трепещет и покорно торопится на кладбище. Законопослушник. Чем черт не шутит – вдруг пощадят? Эх, Лева, ЭТОТ черт не шутит. Или шутит, но – нешуточно. Неужто ты, Лева, ровесник так называемой Революции, до сих пор не убедился?

Забавно! Торопится туда, где его пристрелят, и мандражирует, как бы его Бояров не пристрелил – начальство гневаться будет, заругает.

Не пристрелю, не пристрелю, несчастный ты старичок. Доживай свое. Осталось-то…

– Где твой «мерседес», Лева? Ты ведь на нем собирался?

«Мерседес», да, на паркинге метрах в двадцати от дома.

Ключи – вот.

Ну, Лев, не поминай лихом!

– Запри меня, Саша. Умоляю, запри!

Не понял! То есть у меня самого такая мысль мелькнула: связать, заткнуть, запереть. Как бы законопослушный Буль- Перельман не вздумал доложиться по начальству, дабы оно не гневалось, не заругало. Потом отдохнул от этой мысли: на кой ему звонить, если выложил все Боярову на блюдечке? ноги надо уносить! и молчком-молчком! в Мексику, в Канаду, в… подальше! А он: запри!

Интересно у Левы устроены мозги. В общем-то, ясно: если вместо Перельмана приедет Бояров, то как бы там ни обернулось, либо товарищи по оружию победят и тогда найдут Буля-Перельмана в застенке (он не виноват, его скрутили-заперли), либо многобуйный Бояров разметает редкофамильцев и тогда… не оставит же Саша бедного-многострадального Леву одного, вы только поймите меня правильно.

– Пошли, узник! Куда? Показывай. Где тебя запереть?

– А можно, я кое-что из питания возьму? И лекарство.

Тьфу! Бери! Вот ведь…

Он достал из холодильника коробку пиццы (пощади желудок, Михалыч!) и… одноразовый шприц.

Эт-то что такое?! Я даже отпрянул. У меня со времен доктора Реваза Чантурии отношение к шприцам… м-м… сложное.

Коротенький шприц, «бочонок», на полкубика. Внутри – маслянисто-желтое. Ширяешься, Лева? Приобщился? «Кто там? – Я! – Я?».

– Это… это мне дали. На крайний случай. ОНИ.

Ну-ну. За что спокоен, так за то, что самоубийством Лева кончать не станет. Я же ему только-только предлагал вариант. Остальное – личная жизнь, как удачно заявил один деятель за Океаном. Слышали, знаем…

Побудь в кайфе, Михалыч, скучно ведь в одиночке, неизвестно сколько сидеть. А под кайфом и время – не время. Похмелье, правда, тяжелое. В период Афгана была возможность насмотреться: под кайфом нормальные русские парни такое вытворяли, что позже бились в истерике, рассудком повреждались. Естественно, байки ходили-бродили о том, как людей посредством одной-единственной инъекции превращали в зомби. Я в байки не верил и не верю. Слабака согнуть, сломать – пожалуй. Сильного – тоже, пожалуй. Но сильный все равно будет где-то в глубинах сознания сопротивляться. Да хоть бы и я! Мне «убийцы в белых халатах» вкатили чуть ли не десятирную дозу всяческой пакости – а я вот он. Это когда «печень по-русски» (иначе говоря, по-нашенски, по-зарубежному: ливер а ля рюс) сыграла большую роль в биографии Боярова А. Е. У личности всегда сохраняется выбор, если человек сохраняет себя как личность. Нельзя из человека сделать животное… Иное дело: кто-то изначально животное и есть, пусть и не всегда заметно на первый взгляд. Ну и никакая химия тут не нужна!