Священник напомнил себе, что предметы сами по себе не могут нести зла. Все же оттого, что он держал в руках эти древние листы, скрученные в тугую трубку, ему стало не по себе. Возможно, было бы лучше, если бы они вовсе исчезли. Нет, даже если и так, то не ему принимать такое решение. Вот приедет епископ во время очередного объезда епархии, тогда и нужно будет показать ему находку. Пусть решают власти.
Да и вообще, какой вред может исходить от этих неодушевленных бумажек?
Ответ на этот вопрос он получил, когда служил вечернюю мессу: к двери кто-то приколол клочок бумаги, навсегда перевернувший церковную жизнь.
Часть первая
Часть первая
Глава 1
Глава 1
1
Париж. 02:34
Взрыв сотряс не только площадь Вогезов, но и чуть ли не весь район Маре. Будь тридцать шесть особняков, по девять с каждой стороны площади, построены из менее прочного материала, чем кирпичи, слепленные вручную четыре века назад, разрушения оказались бы куда большими. Но все же везде, даже в самом внушительном из этих зданий, бывшем особняке Роганов, где когда-то жил на втором этаже Виктор Гюго, не осталось ни единого целого стекла.
Впрочем, серьезно пострадал лишь дом 26, где и случился взрыв. Когда двенадцать минут спустя примчались pompiers[2], бригада Одиннадцатого arrondissement[3], здание представляло собой четырехэтажный огненный ад. Спасти дом или кого-то из его обитателей было невозможно.
Тут же подъехали и жандармы. Некоторые из них оцепили пожар, чтобы не подпускать на опасное расстояние зевак, другие опрашивали местных жителей, высыпавших на улицу в домашних одеяниях. Какой-то мужчина, по-видимому, страдавший бессонницей, подробно рассказывал полицейским, что он сидел себе, смотрел повтор матча прошлогоднего чемпионата мира, и тут как зазвенит разбитое стекло, как полыхнет что-то, да так ярко!.. Он такой вспышки никогда в жизни не видел, бегом рванул к окну и чуть не ослеп — так там пылало.
— А не могло ли разбиться стекло просто оттого, что что-то кинули в окно? — спросил полицейский.
Мужчина зевнул во весь рот, прикрывшись кулаком. Самая любопытная часть неожиданного представления кончилась, и его интерес к случившемуся убывал с каждой минутой.
— А как, по-вашему, я мог бы различить на слух, разбилось стекло от чего-то брошенного внутрь или выкинутого наружу? — Он выразительно, как это умеют одни только французы, пожал плечами, желая показать, что происходящее его на самом деле вовсе не интересует, а вот дурацкие вопросы изрядно раздражают. — Je ne sais pas[4].