Незачем, наверно, говорить, что это было для меня несомненным описанием нашего разговора о гагаку. Он писал — «мы сегодня слушали музыку», «мы» были я и он, в этом случае совершенно точно. Я чувствовала, что присутствую непрерывно в его сознании, так же как он присутствует в моем: он просыпается со мной, слушает музыку, пьет кофе — как и я с ним. Эти выводы, конечно, нельзя было на самом деле сделать из совпадения нашего разговора и его дневниковой записи. АЧ сказал по этому поводу: писатели — это такие существа, у которых каждое лыко идет в строку. Он вставляет в свои тексты все, что слышал и видел за день, вот и все. Но для меня тогда было важно — что именно меня он слышал и видел за день, и вставляет в свои тексты. Мир вокруг меня стал уже настолько невыносимо прекрасен, что дальше ехать было просто некуда. Если у меня есть возлюбленный, с которым мы вместе, как одна душа, то каждый мой шаг, жест и любое отражение приобретают особенный, очень важный и прекрасный смысл — как отражение его самого. Я смотрела в стекло вагона метро с необыкновенной нежностью, которую никогда бы не испытала к себе сама — но ее испытывал ко мне он! Я любовалась собой его глазами. И я увидела чудо:

19th July 1:56pm: Низачем

По дороге сюда есть детская площадка: качели, лесенка, песочница, паровоз. Сегодня из трубы деревянного паровоза идёт дым — горят какие-то бумаги, дым бежит по ветру, и набегают облака. На вагончике лежит старый коричневый чемодан с железными уголками. Во дворе ни души, только ветер гонит листья. Остановилась полюбоваться.

В кино бы такое не понравилось, да ведь это и не кино — это действительность, что значит, что есть неведомые какие-то существа, которые сотворили это мимолётно в неизвестной своей игре и бросили, и ушли куда-то потом.

Это было как материализация сложных чувств, которые я тогда испытывала. Я рвалась к нему, готова была бежать, ехать, что угодно, сносить железные башмаки, связать рубашки из крапивы — лишь бы он оказался со мной — и с другой стороны я знала — что так не будет и так быть не должно. И эта милая шутка богов — деревянный игрушечный паровоз, на всех парах готовый везти меня в никуда, — был как прекрасная картина, настоящая и живая аллегория, от которой хотелось смеяться и плакать. Я с благоговением записала эту картинку, и вторым чудом для меня было, что он ответил мне — не по ицк, а прямо в дневнике, комментарием на эту запись. Это был первый комментарий, который он оставил в моем дневнике: