На Конгенс Нюторв были выставлены большие, в человеческий рост, фотографии тех мест на Земле, которые исчезают из-за климатических изменений. В машину слабо доносился голос человека с микрофоном, вещающего редкой публике: более семисот тысяч человек на Шри-Ланке живут за счет производства чая, которое вот-вот будет уничтожено засухой.
Поток машин не двигался. Прохожие брели через площадь с новогодними подарками — мимо фотографии Соломоновых островов, где местные жители живут на рыбе и кокосовых орехах на высоте два метра над уровнем моря, — и дальше, по направлению к антикварным лавкам на Бредгаде, мимо освещенных фотографий высыхающего озера Чад, без которого еще один уголок Африки превратится в пыль и песок. Машины наконец сдвинулись с места: нерешительно, словно колеблясь, как будто все водители на площади всерьез обдумывали, не выключить ли моторы, не выкинуть ли ключи и не встать ли в первые ряды борцов за спасение Соломоновых островов? Но нет, в последнюю секунду водители одумались и отправились дальше по своим делам. А если бы они замерли на месте в полной тишине, то, возможно, услышали бы, как последний кокосовый орех отрывается от ветки и шлепается в океан, вознамерившийся все поглотить. Молчание прервала Ханна:
— Куда мы движемся?
Она смотрела в окно, как будто вопрос был обращен не к Нильсу, а ко всему человечеству.
— Я не знаю.
Она взглянула на него и улыбнулась.
— Весь этот день… Прости, Ханна.
— Я все понимаю, не нужно извиняться.
— Я хочу тебя попросить о последнем одолжении.
— Да?
Он колебался.
— Я не думаю, что смогу остаться один сегодня ночью.
Он тут же откашлялся, поняв, как неверно это может быть истолковано. Как приглашение.
— Ну, то есть… — пробормотал он. — Я не имею в виду ничего…
— Нет-нет. Я понимаю.
Он поднял на нее взгляд. Да, она правда понимала.
— Ты не против? У меня хороший гостевой диван. Можем выпить бокал вина.
Она улыбнулась.
— Знаешь что? Я только сейчас поняла, что есть три вещи, которые Густав никогда не говорил: «я не знаю», «прости» и «ты не против?»