– Я даже заплачу тебе, – пообещал Диггер в последней попытке достучаться до человека, которому было наплевать на деньги, и оба это знали. – Давай. Известно, что ты женат. Я видел татуировку и слышал сплетни. Скажи мне, кто она. Расскажи о своем ребенке.

– Чего прицепился?

– Просто пытаюсь тебе помочь…

– Ага, притащить их сюда и выставить как уродцев – вот что ты пытаешься.

– Стало быть, признаешь, что они существуют…

– Может, существуют. А может, и нет, – оскалил зубы в шоколадной глазури Холмс. – Я тебе ничего не говорил.

– Ты упрямый дурак, Рассел Ли. Тебя поджарят, твоя жена никогда не получит пособия, твоего ребенка вырастит какая-то другая помойная шваль, которая будет гнобить его, как свою собственность. И скорее всего он станет таким же неудачником, как ты.

– О, о моем отродье позаботятся, Диггер. Хорошо позаботятся. Вот так-то. На самом деле я гораздо лучше побеспокоился о его будущем, чем ты о своем. Именно это называют иронией, правда? Ирония. Хорошее слово, черт возьми. Подходящее.

Холмс вернулся к лакомству и замолчал.

Обозлившись, Ларри Диггер наконец ушел. Рассел Ли бросил остатки трапезы, включая большую часть сладкого, на бетонный пол. Следовало поделиться десертом с товарищами по несчастью из камеры смертников – такова традиция. Холмс припечатал торт пяткой правой ноги.

– Вот вам ваша доля. Подавитесь, ублюдки.

Внезапно в коридоре раздался громкий треск, шум нарастал и усиливался, переходя в злобное негодующее крещендо, то замирая, то опускаясь, то взлетая от скулежа до рычания.

Это палач гонял стул, тестировал свое оборудование при 1800 вольтах, потом при 500, от 1300 до 300. Будущее вдруг стало очень реальным.

– Каким вам нравится Рассел Ли? – донеслось снаружи. – Запеченным, на гриле или поджаренным? Каким вам нравится Рассел Ли? Запеченным, на гриле или поджаренным?

Холмс спокойно сел на край кровати. Ссутулил плечи, наслаждаясь самыми отвратительными картинами, которые смог припомнить. Хрупкие мягкие горлышки, большие голубые глаза, пронзительные крики маленьких девочек.

– Ни слова не скажу, детка. Унесу твое имя с собой в могилу. Потому что была женщина, которая хотя бы прикидывалась, что любит Дрянь.

* * *

Бостон, штат Массачусетс