— Все может закончиться завтра, — говорил он, пробираясь по пробкам в Вашингтоне, пока Дэвид занимался тем же в Чикаго.

С тех пор как Туйю пять месяцев назад выписали из больницы, Зинки пропустили лишь несколько из своих поздних ужинов с фаст-фудом. Появление Эммы ненадолго изменило привычный уклад, но вскоре они стали брать ее с собой. У них сложился определенный ритуал. Когда Хелен приближалась к зданию с ребенком, Луин и Зоу, мать и бабушка, выскакивали из двери посмотреть на малыша. Внутри Линн и Эрин, две старшие сестры Туйи, сидели рядом на диване, нетерпеливо ожидая, когда им дадут потрогать Эмму. Хелен тихонько клала дочь кому-то из них на колени, и девочки вместе с мамой и бабушкой болтали, ворковали и вели себя так, будто никогда раньше не видели младенца. Они передавали ее друг другу с величайшей осторожностью. Это продолжалось довольно долго, и мужчины умирали с голоду.

Туйя наблюдал за происходящим с высокого стульчика и, казалось, даже забавлялся. Каждую неделю Дэвид и Хелен надеялись разглядеть хоть какие-то признаки улучшения в его состоянии, и каждую неделю испытывали разочарование. Как и предсказывали доктора, вероятность выздоровления была очень мала, ведь повреждения носили необратимый характер.

Дэвид сидел подле него, как всегда, почесывая ему голову, и подавал мальчику по палочке картофеля фри. Он болтал с Сои и Лю, пока женщины суетились вокруг малышки. В конце концов все сели за стол, и хозяева с радостью узнали, что Дэвид и Хелен сегодня будут есть с ними. Обычно они избегали гамбургеров и картошки, но не сегодня. Дэвид объяснил, что они немного спешат и не успеют отвезти Туйю на прогулку.

Когда Дэвид съел почти половину чизбургера, у него в кармане пиджака завибрировал мобильник. Он посмотрел на экран, вскочил, прошептал Хелен: «Это Уолли» — и выскочил за дверь.

— Где ты, Уолли?

Слабым голосом тот ответил:

— Я напился, Дэвид. Так напился…

— Мы уже догадались. Где ты?

— Ты должен помочь мне, Дэвид. Мне больше не к кому обратиться. Оскар не хочет со мной разговаривать.

— Конечно, Уолли. Ты же знаешь, я помогу. Но где ты?

— В офисе.

— Я буду через сорок пять минут.

Он лежал на диване у стола и храпел, а Эй-Си сидел рядом и настороженно наблюдал за ним. Был вечер среды, и Дэвид предположил (и не ошибся), что в последний раз Уолли принимал душ ярким ранним утром в понедельник — тот день, когда начался повторный процесс, через шесть суток после встревожившего их приступа Оскара и через шесть суток после того, как процесс объявили противоречащим нормам правосудия, по вине Уолли. Ни душа, ни бритья, ни смены одежды: на нем был все тот же темно-синий костюм и белая рубашка, что и в последний раз, когда Дэвид видел его. Галстука не было. На рубашке появились пятна. Правая брючина была слегка порвана. Сухая грязь облепила подошвы его новых черных классических туфель. Дэвид потрепал Уолли по плечу и позвал по имени. Ноль внимания. Его лицо покраснело и опухло, но синяков, порезов и царапин не было. Возможно, он пьянствовал не в барах. Дэвид хотел узнать, где он был, но вместе с тем его это не очень волновало. Уолли в порядке. Он еще успеет задать вопросы, один из них такой: «Как ты сюда добрался?» Его машины поблизости Дэвид не заметил, поэтому вздохнул спокойно. Как бы ни напился Уолли, вероятно, у него хватило ума не садиться за руль. С другой стороны, его машина могла попасть в аварию, ее могли украсть или отобрать.