Лэнг изо всех сил пытался не выдать нетерпения.

— Причина перевода указана?

Джейкоб молчал еще добрых пять секунд, пока раскуривал трубку от другой спички.

— Нет. Но мне удалось выяснить более интересную вещь. Во время службы наш бравый полковник имел полный доступ к «Эшелону» — насколько американцы и англичане открывали его для «Моссада».

— А это значит, что у него могли сохраниться связи там.

Джейкоб посмотрел на Лэнга поверх кружки.

— Допустим, приятель мог время от времени передавать ему записи отдельных разговоров, но откуда он мог знать, что именно требуется?

Лэнг вспомнил о пиве, допил из кружки и жестом подозвал официанта.

— Подключаясь к «Эшелону», ты получаешь в свое распоряжение систему фильтров и можешь выделять слова, имена, телефонные номера и все такое.

Джейкоб проводил взглядом идеальное колечко дыма, поднимавшееся к небу, пока оно не растаяло.

— Ладно, считаем, что ответ на вопрос о том, откуда им известно, где ты находишься, мы получили. Но кто же все-таки эти чертовы «они»?

Лэнг отлично понимал, что последний вопрос чисто риторический, и его друг намерен сказать что-то еще.

— Уверен, что на этом ты не остановился.

Джейкоб снова чиркнул спичкой.

— Ну, ты же меня знаешь! В биографии этого парня имеются довольно любопытные подробности. В частности, его родители принадлежали к секте, объединяющей чрезвычайно консервативных евреев-националистов, которые называют себя ессеями.

Лэнг на мгновение задумался. Название показалось ему знакомым.

— Это не то племя, которое обитало в пустыне неподалеку от Кумрана, где нашли «свитки Мертвого моря»?

— Не просто обитало, а очень капитально устроилось. У них там был водопровод, огромные пещерные залы для собраний, даже монета собственной чеканки. Они поселились в пустыне еще до Рождества Христова, на некоторое время ушли оттуда после землетрясения и вернулись в эпоху Ирода Великого. Они представляли одно из трех ведущих религиозных направлений среди иудеев, наряду с фарисеями и саддукеями.

— И что, они до сих пор там обитают?

Трубка вновь погасла и никак не желала разгораться.