Пассан продолжал листать досье, пытаясь сдержать дрожь. Лицо опять начало гореть от боли. Обозлившись на себя за то, что заснул, он забыл утром принять обезболивающее. От двухдневной щетины зудела кожа, но он не мог позволить себе почесаться.

— В самом конце, — заговорил Кальвини, — Гийар пишет о том, что решил покончить с собой. Это снимает с вас всякие подозрения.

— А что, меня кто-то подозревал?

— Все.

— Другие версии были?

— А как же. Например, что это вы толкнули его в костер.

— Вместе с собой?

— Ну, знаете, в пылу схватки… Однако Гийар признает, что в его намерения входило втянуть вас в пламя. Впрочем, он везде рассуждает о вас в прошедшем времени, как будто вы уже умерли. Он был уверен, что вы прыгнете в огонь вслед за ним.

— Кому еще он отправлял этот документ?

— Пока складывается впечатление, что пресса не в курсе. И слава богу. Так что у нас есть возможность представить всю картину в приемлемом виде.

Гийар не стремился к дешевой популярности. Он глубоко презирал окружающий мир, и для него значение имел всего один человек — Пассан. Если бы он знал, что детектив выживет после пожара, отправил бы свое послание не кому-либо еще, а ему.

— Значит, я реабилитирован?

— Целиком и полностью. И с сегодняшнего дня возвращаетесь к работе.

— Поручите мне расследование смерти Сандрины Дюма.

— Это не в моих силах. Я не занимаюсь этим делом.

— А кто занимается?

— Пока неизвестно. Прокурор еще не принял решение.

— Поддержите мою кандидатуру.

— Бесполезно. Нельзя назначить следственную группу, а через день заменить на другую. К тому же у вас в этом деле слишком явный личный интерес.

— Не гадь там, где ешь, так, что ли?