— Ты был прав, — без предисловий сказал Фифи. — Наоко не пользовалась своим мобильником.

— Что в больнице?

— Она выходила в Интернет вчера, в восемнадцать десять, с компьютера в досуговом центре отделения эндокринологии. Выходила дважды. Писала по-японски.

— Надо сделать перевод.

— Уже. — Панк усмехнулся. — Отправил мейл своему тренеру по джиу-джитсу, японцу. Чудо, что он отозвался. По воскресеньям он обычно занимается медитацией и…

— Что он сказал?

— Сначала она заходила на сайт «Японских авиалиний». Забронировала билеты.

— А потом?

— Потом отправила сообщение некой Ямаде Аюми. Вернее, если в правильном порядке, Аюми Ямаде. В смысле, сначала имя, потом фамилия.

Пассан впервые слышал это имя.

— Что именно она написала? — дрожащим голосом спросил он.

— Всего одно слово. Иероглиф.

— Тренер перевел?

— Ютадзима. «Храм поэзии». Он говорит, это имя собственное. Скорее всего, географическое название. А ты сам-то сейчас где?

— Потом расскажу. — Пассан машинально оглядел стерильный кабинет. — Я тебе перезвоню.

Он почувствовал, что за спиной у него кто-то стоит. Изабель Заккари снимала бумажную шапочку.

— Я всегда считала, что у меня не жизнь, а бардак, но по сравнению с твоей… Как я еще со скуки не померла, не понимаю.

— Ладно, кончай острить. Результаты готовы?

Она бросила на стол четыре только что распечатанные диаграммы.

— Синдзи и Хироки — твои дети. И дети Наоко. В этом нет никаких сомнений. Двоякое толкование исключается.