Сбавив ход, суденышко, чья передняя кабина была обтянута по бокам парусиной, заскользило между многочисленными джонками и сампанами, возвращавшимися к и без того уже переполненным местам стоянок в Абердине. Лодочники один за другим выкрикивали ругательства в адрес нахального судовладельца, его бесстыжего двигателя и поднятой катером не менее наглой кильватерной волны. Однако как только судно проходило мимо них, возгласы негодования до удивления быстро смолкали: нечто, таившееся под парусиновым пологом, гасило внезапную вспышку гнева.

Но вот катер вошел в гавань. Лежавшую перед ним водную гладь освещали огни: справа — острова Гонконг, слева — Коулуна.

Тремя минутами позже судовой двигатель перешел на самые малые обороты. Катер, обогнув неторопливо две пришвартованные у склада товаров тяжело груженные баржи, шмыгнул в свободное пространство в западном участке акватории Тим-Ша-Дуи и тут же оказался в кишащей людьми портовой зоне Коулуна, где доллар значил буквально все. Орда шумных торговцев, преследовавших на пристани ночных гуляк, сперва было не обратила никакого внимания на суденышко, приняв его за обычный, не представлявший для них особого интереса «диги», возвращавшийся с рыбной ловли.

Однако затем, как только что в случае с лодочниками у входа в гавань, по мере приближения катера к причалу, голоса лавочников стали постепенно стихать, а при виде доставленного суденышком человека, взбиравшегося на пирс по черной, в мазуте лестнице, люд торговый и вовсе умолк.

Это был странствующий монах-проповедник. Белый длинный халат подчеркивал стройность его фигуры. Для «чжунгожэня» — китайца — он был довольно высок, ростом футов шести. Лицо его скрывал капюшон. И только порой из-за складок колыхавшейся под ветерком ткани поблескивали белки его цепких, решительных глаз.

Это не был обычный праведник, из тех, каких здесь привыкли видеть. То был «хэшан» — священнослужитель, получивший особое признание среди премудрых старших собратьев, которым удалось разглядеть силу духа и высокое предназначение молодого члена своей общины. Чести носить это звание он удостоился невзирая на то, что был неподобающе для монаха строен и высок, а глаза его горели огнем. Весь его облик, пламенный взор его зачаровывали слушателей, не скупившихся на подношения и неизменно испытывавших чувство благоговения перед ним, но в еще большей мере — страх. Возможно, святой сей отрок принадлежал к одной из таинственных сект, странствующих по холмам и лесам Гуандзе, или к религиозному братству, обосновавшемуся в горах далекого Цин-Гао-Юаня. Представители этой организации, прародиной коей считались невесть где вздымавшиеся ввысь Гималаи, держались независимо, и к ним, в общем, все относились с опаской. И были на то причины. Не каждому ведь дано вникнуть в сокровенный смысл их учений, внешне кротких, но полных тайных намеков на неописуемые мучения, ожидающие тех, кто не внемлет содержащимся в них призывам. А в мире — на суше и в море — слишком много страданий, чтобы навлекать на себя новые. И не лучше ли посему попросту положиться на проповедников с огненным взором: авось воздастся?