Теперь Хантер понимал, откуда растут ноги у безумной жестокости Оливии. Вытесненная агрессия. На протяжении двадцати восьми лет она ненавидела свою мать за то, в чем Сандра на самом деле не была виновна. Когда Оливия узнала правду о том, что всю сознательную жизнь ее обманывали, вытесненная агрессия проснулась и нашла новую мишень. Двадцать восемь лет — большой срок. За это время агрессия может настояться и принять угрожающую силу.

По щеке Оливии скатилась слеза. Ее голос сорвался.

— Я до сих пор помню свою маму. Она была очень красивой женщиной. Я помню, что каждую ночь перед сном мама играла со мной теневыми марионетками. В этом ей не было равных. Она могла показать кого угодно — животных, людей, ангелов… Денег у нее не водилось, поэтому у меня не было игрушек. Я играла в театр теней. Мы сидели часами, придумывая сказки, а потом разыгрывали эти глупые пьесы на стенах. Все, что нам было нужно, — свет свечей и наши руки. Мы были счастливы.

Хантер на секунду зажмурился. Вот почему Оливия создавала из частей тел своих жертв «скульптуры», отбрасывающие теневые изображения. Это было мрачное подношение матери. Еще один способ избавиться от агрессии, терзающей ее изнутри.

— Он никогда не играл со мной. Представляете? — качая головой, сказала Оливия. — Когда я была маленькой, Деррик никогда не гулял со мной в парке. Он не читал мне книг, не носил на плечах, не пил со мной понарошку чай, как это делают нормальные отцы. Я играла в теневых марионеток сама с собой.

Роберт молчал.

— После того как он мне все рассказал, я уехала домой и проплакала три дня. Я понятия не имела, как смогу жить с этим дальше. Вся моя жизнь была замешана на лжи. Все, что ему было от меня нужно, — получить отпущение грехов и спать спокойно. В детстве меня никто не любил, за исключением мамы, конечно. А потом я вдруг узнаю, что четверо мужчин, которые надругались над ее телом, а затем выбросили его, словно никому не нужный мусор, преспокойненько живут себе дальше. Они женились, вырастили детей, сделали карьеру. Они жили, совсем не раскаиваясь в содеянном. И что хуже всего, они и дальше будут жить, не понеся заслуженного наказания.

Хантер понимал, что подобного рода мысли могут сорвать крышу у любого, а у кого не сорвут, оставят после себя неизгладимую психическую травму.

— Вам не хуже меня известно, что я, узнав правду об убийстве матери, все равно была бессильна что-либо сделать. С тех пор прошло двадцать восемь лет. У меня не было никаких доказательств, за исключением слов умирающего. Никто ничего не стал бы предпринимать: ни полиция, ни прокуратура, ни власти штата — никто. Никто бы мне не поверил. Мне бы пришлось жить как прежде, так, как я жила все эти двадцать восемь лет. — Женщина замотала головой. — Думаете, я смогла бы?