Робби смотрел в потолок.

— Что-то со мной произошло. Не знаю, что и почему, но теперь мне не страшно умереть. — Он взглянул мне в глаза.

Я вспомнила Пола, мать, отца, вспомнила собственный страх смерти и вдруг поняла, что залезла в резервуар, не колеблясь ни минуты. Победив свой страх в конюшне, я освободилась от него.

Меня одолевали мысли и чувства, с которыми было необходимо разобраться, оставшись наедине с собой.

— Ну, под моим присмотром ты точно не умрешь.

Робби улыбнулся, но тут же посерьезнел.

— Надо было лучше защищать тебя в детстве.

— Ты защищал меня как мог. Тебе было всего шестнадцать, и это не было твоей обязанностью. Это родители должны были нас обоих защитить.

— Ты обвиняешь их во всем подряд! — сердито оборвал меня брат. — Они старались, как могли.

Меня не удивило, что мы так по-разному запомнили детство: в терапии мне не раз приходилось сталкиваться с такими случаями у потомков одних родителей. Это часто происходит в дисфункциональных семьях, где психологическое насилие не обсуждается, а обидчик неизменно выходит сухим из воды. Но при мысли о разделяющей нас недоговоренности мне стало грустно.

— Я тоже их любила, но у них было множество проблем, — сказала я.

— Да откуда тебе знать? Ты же уехала. Это я с ними жил.

Вот оно. Я уехала, а он остался.

Я попыталась успокоиться, чтобы не начать оправдываться за то, что нарушила главное правило нашей семьи — счастлив ты или нет, никогда не говори о том, что тебя волнует. Мое желание найти счастье, избавиться от скандалов, слез и криков было воспринято как худшее предательство. Я узнавала мир, говорила на языке чувств, но, что хуже всего, я сердилась на родителей за то, что они не хотят большего. Не хотят попасть в мой мир. И они все прекрасно чувствовали.

Мне хотелось объяснить, что побег был единственным средством выжить, что наша семья погрязла в боли и отрицании, я больше не могла притворяться и молчать. Но Робби только что перенес операцию, его нельзя было расстраивать, и я снова промолчала, сказав только:

— И ты мог уехать.

— Как, Надин? Как ты себе это представляешь? Чтобы отец забил мать до смерти? Чтобы он как-нибудь ночью свалился с лестницы?

Робби побагровел. Застарелый гнев наконец-то вырвался наружу. Мне не удалось сгладить ситуацию. Но это произошло не впервые. В этот напряженный момент встречи со смертью я вдруг поняла, что так всегда и проходили наши беседы — так я всегда и поступала. Мне казалось, что я отступаю, но на самом деле я продолжала давить, цели́ть и править, пытаясь подогнать людей под свои потребности, — это звучало в моем тоне, в выборе слов. И мой брат, единственный в мире человек, с которым у нас была общая кровь и общее прошлое, прекрасно осознавал, что я делаю. Даже когда я молчала.