— Есть у нас ирландка. Живет в старом доме возле мыса, — сказал краснощекий хозяин магазина по имени Дидье. — Там же, где жил тот сумасшедший, Solitaire.

Когда Делярош сделал вид, что не понимает смысла последней ремарки, Дидье лишь рассмеялся и указал, как пройти к коттеджу. Потом он спросил, не хочет ли гость отведать с ними вина и оливок. Делярош покачал головой и сказал:

— Non, merci.

Проехав вдоль берега, Делярош остановился в двухстах ярдах от домика. Из трубы поднимался и, подхваченный ветром, таял дымок. Он сидел в машине, пощипывая хлеб и сыр, наблюдая за коттеджем и разбивающимися о скалы волнами. Один раз в окне мелькнули ее черные волосы.

На память пришли слова, сказанные Майклом Осборном в тот вечер, перед расставанием. Она заслуживает худшего. Осборн был слишком добродетелен, слишком приличен, чтобы осудить Монику на смерть, но Делярош почему-то подумал, что знает, каковы его истинные чувства. Убийство Моники было платой, пусть и неадекватной, за то, что Майкл подарил ему свободу. То маленькое дело в Вене даже доставило ему удовольствие — Моника была ему крайне неприятна. К тому же она видела его лицо.

Ребекка вышла на террасу и, сложив руки на груди, смотрела на заходящее солнце. Хочет ли она видеть меня? Или предпочитает держаться от меня подальше, чтобы не вспоминать кошмарное прошлое? Проще всего было бы развернуться, уехать и забыть о ней. Вернуться в Лиссабон, к своей работе. Принять приглашение хозяина галереи и выставить картины.

Делярош повернул ключ. Долетевший издалека звук мотора заставил ее повернуться. Рука машинально скользнула под свитер. Вот что значит прятаться, подумал Делярош. Она все еще пугается резких звуков и тянется за оружием. Ему было хорошо знакомо это чувство.

Ребекка долго смотрела на машину. Наконец губы ее сложились в подобие улыбки. Потом она снова повернулась к морю и стала ждать. Делярош включил передачу и вывернул на дорогу, ведущую к дому.