— Нет, сэр.

— Тогда не думайте, что я этого не понимаю.

Несмотря на резкие манеры, Гольдман был Джеку симпатичен.

— Очевидно, Гурию нравится гребля, и друзья по клубу относятся к нему очень хорошо.

— Я был хасидом, мистер Хоксворт, но по причинам, о которых сейчас не к месту говорить, принял решение перейти в реформизм и не отгораживаться от других. Некоторые в нашем сообществе полагают, что таким образом я подвергаю своих детей опасности, порчу их, но я считаю, что Гурию пойдет на пользу общение с внешнем миром. Однако он не должен злоупотреблять доверием, именно поэтому я называю его поведение непорядочным. Я знаю, он не сделал ничего плохого и не подвергал себя опасности. Думаю, ему просто хотелось отдохнуть от домашней суеты. — Джек улыбнулся и кивнул. — Но рано или поздно у него будет собственная семья, и он должен научиться любить детей, их игры, смех, слезы и маленькие ссоры. Все это — часть его жизни. Вернее, это и есть его жизнь. Он должен принять ее такой, какая она есть, и уметь наслаждаться этим. — Взгляд Гольдмана на мгновение стал по-настоящему теплым.

— Я понимаю, мистер Гольдман, и рад, что смог оградить вас от излишнего внимания. Спасибо за оказанную помощь.

— Если Шлимэй Кац причастен к этому ужасному преступлению, вам лучше поторопиться и найти его. Если не успеете, с ним разберутся люди из общины.

Джек кивнул.

— Мы немедленно начнем действовать.

— До свидания. Удачи.

Рубен Гольдман поднял на прощание руку и закрыл дверь.

Джек развернулся и зашагал прочь, на ходу доставая мобильный. Набрал штаб. Ответила Джоанна.

— Это я.

— И где ты пропадаешь? Тут никого нет, — отчиталась она.

— Это хороший знак. Кейт вернулась?

— Нет, но я слышала, что она уже в пути.

— Хорошо. Сара там?

— Единственная живая душа. Я передам ей трубку. Джек, сегодня было много звонков от журналистов.

— Я знаю. Держи их как можно дальше от меня. Шарп не хочет разглашать подробности. К тому же пока нам нечего им сообщить.

— Я могу передать им это?