Кейт сделала несколько шагов и встала за спинкой стула. Она попыталась разглядеть человека под покрывалами, как если бы была врачом, впервые увидевшим больного. Из-под покрывал виднелись лишь голова, плечи и желтые пальцы. На вид лежащему было около восьмидесяти; он был почти лысым, если не считать длинных прядей седых волос над ушами, разметавшихся по льняной наволочке; его изборожденное морщинами лицо с пятнами, вызванными, вероятно, заболеванием печени, было худым до истощения, а напоминающий клюв рот мог принадлежать или очень больному, или очень старому человеку; нос, челюсть, щеки и лоб выступали вперед; воздух выходил из легких с ужасным шумом, как это обычно бывает у тех, кто страдает синдромом Чейна-Стокса, и от него исходил кисловатый запах, который Кейт ощущала даже за метр от кровати. Она знала, что так обычно дышат те, кто долго голодал и чей организм поглощает свою собственную ткань; у него еще сохранились зубы.

Кейт стояла, путаясь в диагностических терминах, не в силах собраться с мыслями. Не так давно ей уже пришлось видеть это же лицо, только более молодое: на портрете Влада Цепеша, полученном на время из «Галереи чудовищ» замка Амбрас Венским художественно-историческим музеем.

Шумное дыхание прекратилось, и старик открыл глаза, как сова, заслышавшая добычу. Кейт старалась подавить безотчетный порыв бежать без оглядки. Ее пальцы, в которых все еще пульсировала боль восстанавливающегося кровообращения, побелели. Она крепко вцепилась в спинку стула, впившись ногтями в шероховатую поверхность дерева.

Несколько минут они молча смотрели друг на друга. Кейт разглядела его глаза: огромные, темные, властные. Затем старческие пальцы, сжимавшие край покрывала, разогнулись, и она заметила, что ногти у него не меньше двух дюймов в длину, а цвет их напоминает старый, пожелтевший пергамент.

Старик произнес что-то на языке, звучавшем, как турецкий или фарси. Голос его был слабым, как шорох большого насекомого, пробирающегося по толще гнилой древесины.

Она ничего не поняла и продолжала стоять молча.

Старик медленно моргнул, облизал белым, каким-то слишком длинным языком потрескавшиеся губы и прошептал:

– Cum te numesti? Эту простую румынскую фразу Кейт разобрала.

– Я – доктор Нойман, – сказала она, сама удивившись твердости своего голоса. – А вы кто?

Он не обратил внимания на ее вопрос.

– Doctorul Neuman, – повторил он. Услышав свое имя, сорвавшееся с его губ, Кейт почувствовала, как по ее телу пробежали мурашки. Она засомневалась в здравом рассудке старика; вполне вероятно, что болезнь Альцгей-мера сделала с его мозгом то же самое, что годы с его телом.