Базарчик находился в двух шагах. Четыре гвоздички. Две от меня, две от Жанны.

Во дворе возле гроба толпилось несколько человек. Высокий и тощий, как гриф от штанги, поп что-то бубнил, уставившись в потрёпанную старую книгу. Мы положили цветы на скамеечку возле гроба и отошли в сторону.

– Привет, – к нам подошёл теперь уже единственный Могильщик, – жалко идиота… Как собаку… Мало того, что грохнули на главной улице чуть ли не напротив ментовки, так он ещё несколько дней в сугробе… Грохнули, и снегом сверху.

– Никаких догадок, кто, за что? – спросил я.

– Да кто угодно. Он в последнее время вообще чудил. С наркоманами связался. С такими, кончеными. Баб каких-то водил. Ты бы этих баб видел…

Он закурил сигарету.

– Пойдём, может, куда-нибудь посидим? – предложил я.

– А на кладбище?

– Холодно. А ему всё равно уже. К тому же мы вроде как попрощались.

– Пойдём, – согласился Могильщик.

– А ты? – спросил я у Жанны.

– Да тоже, наверно, с вами.

– Тогда двигаем.

– Вы куда? – спросил нас мужчина с лицом ветерана алкоголического труда.

– Мы сейчас.

– Скоро туда…

– Мы сейчас.

– Хорошо.

– Родственник? – спросил я у Могильщика.

– Дядька. Трындец полный.