220

220

— Вот она!

Валентина только что осветила лучом своего фонаря тело, сидящее на каменной скамье, — тело молодой женщины. Кроссман бросается на голос своей спутницы, а карабинеры в это время входят в подземелья Больцано.

— Мария?

Ответа нет. Кроссман направляет луч своего фонаря на широко открытые глаза, которые глядят в пустоту. Потом касается Марии ладонью — и вздрагивает, почувствовав под своими пальцами холодную как лед кожу. Он прижимает ухо к груди молодой женщины, потом выпрямляется и говорит:

— Поздно.

— Может быть, еще нет, — отвечает Валентина.

Она отталкивает Кроссмана и ищет в своей памяти фразу, которую отец Карцо произнес в последний момент перед тем, как потерял сознание. Потом она наклоняется к уху молодой женщины и шепчет:

— Мария, теперь вы должны проснуться.

Маленькая вена, которая пересекает, как голубая борозда, выемку на запястье Марии Паркс, немного набухает, потом опадает и набухает снова. Валентина следит за ней взглядом. Черные круги под глазами Марии постепенно исчезают, мышцы ее лица расслабляются, ноздри начинают вздрагивать. Белые щеки становятся бледно-розовыми. Струйка воздуха вырывается из ее рта, грудь приподнимается. Мария закрывает глаза, затем открывает их. А потом она бросается в объятия Валентины и начинает плакать.

Через месяц…

Через месяц…

221

221

Пять часов утра. Специальный агент Мария Паркс крепко спит. Она приняла три таблетки снотворного, пытаясь забыть вопли Рейчел и пальцы матери Изольды, сомкнувшиеся на ее шее. С тех пор она спит туманным, бесцветным сном, в который не проникает ничего из окружающего мира. Сновидения еще не начались. Но тревожные образы, порожденные подсознанием, уже пытаются проникнуть сквозь химическую преграду, созданную медикаментами. Возникают обрывки картин.

Внезапно горло Марии сжимается. Несколько капель адреналина растекаются по ее крови и заставляют расшириться артерии. Ее пульс ускоряется, ноздри начинают дрожать, голубые вены на висках набухают. Картины соединяются одна с другой и оживают.

В темноте горят свечи. Жужжат полчища мух. Пахнет воском и мертвыми телами. Это знакомый ей склеп. Мария открывает глаза. Она, голая, растянута на кресте. Гвозди пронзают ее запястья и лодыжки и глубоко входят в дерево. Она дрожит от боли. У подножия креста стоит Калеб и смотрит на нее. Его глаза слабо блестят под капюшоном.

Марии холодно. Трупы исчезли. Вместо них появились затворницы. Их много десятков, они стоят на коленях на молитвенных скамеечках. Они молятся, глядя на Марию. Калеб поднимает руки и повторяет жесты священника, который во время мессы поднимает чашу и дароносицу, в которых находятся Тело и Кровь Христа. Затворницы встают в очередь в центральном проходе, чтобы причаститься. Калеб уже вынул из ножен кинжал. Мария дрожит мелкой дрожью. Это ее тело будут принимать в свои рты затворницы, это ее кровь они будут пить, стоя на коленях перед алтарем. Она извивается на кресте. Калеб подходит к ней и медленно сбрасывает с головы капюшон. Мария начинает кричать во весь голос: его лицо — это лицо отца Карцо.