Он, помогая, почти выволок меня из машины:

— Идти можете?

— Я не… Да.

— Тут недалеко. — Он взял мою руку и положил себе на плечо.

Открыл заднюю дверь своим ключом, и мы похромали но узкому коридору к небольшой лестнице, ведущей вниз. Черт побери, ну почему здесь должна быть лестница?

Шаг, пум… Шаг, пум… Переношу вес тела на пятку и стучу каблуком.

Внизу синяя дверь с почтовым ящиком. Доусон снова вынул ключи, поколдовал с замком, и мы очутились в небольшой квартирке в полуподвальном этаже, наполненной ароматом чего-то пекущегося.

Он закрыл дверь и стал запирать ее: три тяжелые щеколды и привинченный к половицам металлический прут, крюком вдевающийся в большую стальную пластину на двери.

В наших краях домашние плантации с марихуаной так круто не охраняют.

Доусон снял пальто и повесил его на крючок:

— Брен? Брен, это я.

Голос из холла:

— Как потренировался?

Он провел меня на маленькую кухню, выкрашенную в веселенькие желтые цвета Перед электрической плитой, помешивая что-то в кастрюле, стояла молодая девушка.

— Рыбные палочки и яблочный пирог, если ты не… — Она обернулась — длинные светлые волосы и прическа совсем как у матери.

Улыбка исчезла с лица Бренды Чедвик. Она уронила деревянную ложку и прикрыла выдававшийся живот руками:

— Кто это?

Доусон успокаивающе поднял руки:

— О’кей, не волнуйся, я все объясню.

— Да уж объясни, пожалуйста!