Джейк расхаживал вдоль ложи присяжных, глядя в глаза каждому из них, говорил медленно и спокойно, словно они сидели в его гостиной и обсуждали свои любимые фильмы. Но каждое его слово было где-то записано. Каждая фраза отрепетирована. Каждая пауза рассчитана. Хронометраж, модуляции, ритм — все вызубрено наизусть, доведено почти до совершенства.

— Кто-то возразит: мол, человек в здравом уме не может сознательно лишить себя жизни. Только ненормальный способен убить себя, так? Не всегда. И не обязательно. Ожидается, что вы, как присяжные, будете полагаться на собственный жизненный опыт. Вероятно, вы знали кого-то, это мог быть ваш близкий друг или даже член семьи, кто дошел до конца пути и сам выбрал свой последний шаг. Был ли этот человек сумасшедшим? Возможно. Но возможно, и нет. Сет безусловно не был сумасшедшим. Он точно знал, что делает. Он в течение года боролся с раком легких, прошел несколько курсов химиотерапии и облучения. Все впустую, опухоль опутала его метастазами до ребер и позвоночника. Он испытывал невыносимую боль. Во время последнего визита к врачу тот отмерил ему максимум месяц жизни. Когда вы прочтете то, что он написал за день до смерти, у вас отпадут все сомнения в том, что Сет Хаббард полностью контролировал собственную жизнь.

Первые пять минут прошли, и он не упустил ни единого слова. Впереди было еще пять, самых трудных и напряженных.

— А теперь, дамы и господа, неприятная часть всей этой истории, из-за которой мы здесь, собственно, и оказались. У Сета Хаббарда остались сын, дочь и четверо внуков. По завещанию он не оставил им ничего. Словами простыми и ясными, хотя читать их больно, он определенно исключил членов своей семьи из числа наследников. Напрашивается вопрос — почему? В человеческой природе интересоваться: почему человек поступил так, а не иначе? Однако вы не вправе задавать этот вопрос. Сет сделал то, что сделал, по причинам, ведомым лишь ему. Повторю: деньги заработал он, и принадлежат они только ему. Он мог отдать все до последнего пенни Красному Кресту, или какому-нибудь лицемерному телепроповеднику, или коммунистической партии. Это его личное дело — не ваше, не мое, не суда.

Даже самые занятые судебные адвокаты лишь малую часть рабочего времени проводили перед присяжными. Эти моменты были редки, и Джейк наслаждался ими. Он был актером на сцене, произносил монолог, им же написанный, обращался с мудрым словом к аудитории, им самим подобранной. Его сердце билось учащенно, живот сводило, колени делались ватными, но он твердо контролировал внутреннее волнение и внешне совершенно спокойно обращал речь к своим новым друзьям.