Слова эти, произнесенные каким-то странным тоном, полным торжественности, поразили Эмилию; но мадемуазель Фейдо повторила свой вопрос, не обращая внимания на горячее вмешательство монахини.
— Я не решаюсь выражать предположений насчет того, в чем состояло его преступление, — отвечала сестра Франциска, — но я слышала много толков довольно странного свойства о покойном маркизе де Вильруа; между прочим говорили, что вскоре после смерти своей супруги он покинул замок Ле-Блан и уже никогда больше туда не возвращался. Меня здесь не было в ту пору, так что я передаю только слухи; так много лет прошло со времени смерти маркизы, что немногие из наших сестер помнят то время.
— А я помню, — сказала та же монахиня, что вмешалась в разговор, звали ее сестрой Агнесой.
— Значит, вы знакомы со всеми обстоятельствами дела, — обратилась к ней м-ль Фейдо, — и можете судить, был маркиз преступен, или нет, и в чем состояло злодеяние, в котором его обвиняли?
— Да, — отвечала монахиня, — но кто дерзнет выпытывать мои мысли, кто дерзнет силою исторгать мое мнение? Один Господь ему судья, и к этому Судье он призван…
Эмилия с изумлением переглянулась с сестрой Франциской.
— Я просто спросила вашего мнения, — кротко заметила м-ль Фейдо, — еоти предмет этот вам неприятен, я могу не касаться его.
— Неприятен! — с горячностью воскликнула монахиня, — мы пустые болтуны, мы не взвешиваем значения произносимых слов; неприятен — это жалкое слово. Я пойду помолиться!
С этими словами она встала и, глубоко вздохнув, вышла из комнаты.
— Что это значит? — спросила Эмилия, как только она удалилась.
— Ничего особенного, — отвечала сестра Франциска, — на нее это часто находит; но в ее словах нет никакого смысла. Ее рассудок по временам приходит в расстройство. Разве вы раньше никогда не видели ее такой?
— Никогда, — сказала Эмилия. — Правда, иной раз мне казалось, что в глазах ее светится печаль и даже безумие… Но в речах ее я ничего не замечала. Бедняжка, я помолюсь за нее!
— Ваша молитва сольется с нашими, дочь моя, — заметила аббатиса, — Агнеса нуждается в молитвах!
— Матушка, — обратилась м-ль Фейдо к аббатисе, — а каково ваше мнение о покойном маркизе? Странные происшествия в замке до такой степени раззадорили мое любопытство, что вы мне простите мои расспросы… В чем состояло возводимое на него преступление и на какое наказание намекала сестра Агнеса?
— Мы должны быть осторожны, выражая свое мнение о таком щекотливом предмете, — проговорила аббатиса сдержанным, но торжественным тоном. — Я не возьму на себя произносить приговор над покойным маркизом и догадываться, в чем состоял его грех. Что касается наказания, на которое намекала сестра Агнеса, то мне о нем ничего не известно. Вероятно, она подразумевала жестокое наказание, происходящее от угрызений совести. Берегитесь, дети мои, навлечь на себя такое страшное наказание — это не жизнь, а чистилище! Покойную маркизу я хорошо знала; она была образцом всех добродетелей; даже наш святой орден не краснея мог бы следовать ее примеру. В нашей святой обители погребены ее смертные останки, а небесная душа ее, без сомнения, вознеслась в обители горние!