Ребята искренне обрадовались запаху готовящейся пищи и даже начали в уме каждый по себе строить различные иллюзии по поводу их сказочного обогащения. Ваня постучал в дверь условным стуком, на котором настаивала их немного странная бабушка. В ответ никто не отозвался. Ребята подождали, и Ваня вновь постучал. И снова — ничего. Тогда юноша достал ключ, который ему выдала дежурившая нынче в ночь на заводе имени Немо Антонина. Отпирая дверь, он замечал, как все соблазнительней становится запах жаркого. На его счастье дверь оказалась заперта только на один замок, ключ от которого бабушка иногда доверяла его непутевой мамаше.

Войдя в квартиру, Ремневы включили освещение и тут же поняли, что вступили во что-то красное, наверное краску, обильно разлитую в прихожей. Ваня подумал, что это, возможно, учинила пьяная мать, добывшая где-то краску для ремонта, который она уже давно собиралась провести в довольно запущенной бабкиной квартире, чтобы этим хоть как-то отплатить Евфросинье за ее постоянную помощь.

— Что это, варенье? — спросила девочка, вспомнив, как пузырилось на полу содержимое банки, оброненной однажды внезапно потерявшей из-за головной боли сознание бабы Фроси. — Оно забродило, да?

Они прошли на кухню. На пожелтевшем от копоти шкафу, висевшем над умывальником, было написано чем-то красным, как вначале подумали ребята, маркером: «Ешьте! Все горячее!» На плите стояли кастрюля и сковорода. Это была самая большая кастрюля из всего запаса посуды бабы Фроси. И сковорода была тоже самая крупная, привезенная сюда мамой Антониной.

Ремневы подошли к плите. Ваня решил приподнять на кастрюле слегка дребезжащую крышку, взял ее двумя пальцами, но тотчас испытал боль от ожога и отбросил ее в сторону. Ребята внимательно смотрели на содержимое их знаменитой кастрюли и постепенно понимали, что в наваристом бульоне покачивается разваренная и ставшая очень большой голова бабы Фроси. Голова плавала кверху лицом. Она подпрыгивала в кастрюле, словно пританцовывала, а из лопнувших глаз брызгали горячие жирные капли.

— Не смотри! — крикнул юноша своей словно завороженной увиденным кошмаром сестре и закрыл левой ладонью ее оторопелые глаза. — Выйди из кухни и стой там! Нет! Никуда не двигайся, стой здесь, поняла?!

Ваня решил, что надо сейчас же вызвать милицию или, еще лучше, позвонить Софье, которая сама решит, что им сейчас делать. Он хотел шагнуть в сторону коридора, где на обшарпанном трельяже стоял старый зеленый телефон, но почувствовал, что его ноги с трудом отрываются от пола. Юноша испугался, не потеряет ли он сейчас от шока сознание, посмотрел вниз и только тут заметил, что они с сестренкой стоят в обширной и густой луже крови. Ремнев проследил глазами источник поступления крови и увидел, что она натекла из холодильника. Ваня распахнул дверцу. Кровь стекала из морозильной камеры. Он открыл ее и увидел искривленные, потрескавшиеся стопы Евфросиньи. Здесь же лежали разрубленные голени, а на внутренней пластмассовой панели холодильника было коряво выведено тем же красным цветом: «На студень!»