— Знаю.
— И ты мне пообещал.
— Я скучал по тебе, — искренне сказал он, осмелившись взглянуть на нее, хотя и опасаясь ее гнева.
У нее на глаза навернулись слезы. Она часто-часто заморгала. По щекам потекли струйки черной туши, размытой слезами. Губы Эмили были влажными и сочными; когда она попыталась заговорить, они задрожали. Но затем она встала, подошла к мальчику, взяла его голову в свои руки и притянула к себе, снова заключая в свои чудесные объятия.
И Бен понял, что никуда не уйдет.
Глава пятьдесят пятая
Глава пятьдесят пятая
Лу Болдта распирали противоречивые чувства. Он так удачно начал операцию по наружному наблюдению, а закончилось тем, что он потерял подозреваемого под моросящим дождем, из-за которого сам воздух делался серым, как небо, окрашивая все вокруг в такой же серый дождливый цвет; весь мир превратился в ряд размытых серых картинок: дома, фонари, машины, велосипедисты — все слилось в однородную массу, и Джонатан Гарман исчез в ней, как фокусник.
Тот факт, что на видеозаписи, сделанной на автомойке, Гарман не открывал отделения для перчаток, вопреки выводам последующих наблюдений, означал одно: Шосвицу не придется долго искать козла отпущения. То, что Болдт распорядился насчет дальнейших наблюдений, не посмотрев видеозапись, было еще объяснимо: он хотел любой ценой защитить Мартинелли. Но у Болдта на руках не было ничего, кроме психологического портрета, и связать Джонатана Гармана с каким-либо преступлением мог теперь лишь двенадцатилетний свидетель — а Болдт упустил обоих, и Гармана, и свидетеля.
Болдт оказался в крайне непривычном для себя положении: он был вынужден признать свою ошибку. Они задержали пожарного инспектора Гармана, который признался в совершении поджогов. Николас Холл признался, что продавал гиперголовое ракетное топливо не установленному третьему лицу. На допросе Гарман признался также в совершении другого преступления — в поджоге трейлера своей раздельно проживающей супруги, в результате чего их сын серьезно обгорел. В глазах многих такой поступок служил доказательством того, что Гарман способен на что угодно.
Получив первое признание Гармана, большие шишки во главе с мэром позволили себе забыть о Грамотее и его терроре, поспешив заверить население, что пожарам положен конец. Болдт в этом не участвовал — так же, как они не участвовали в последующих наблюдениях за Джонатаном Гарманом. Шосвиц, выступая посредником, фактически навязал сержанту сомнительное решение.
В кабинете лейтенанта стоял запах портянок и несвежего кофе. Несмотря на настойчивые предложения лейтенанта, Болдт отказался сесть. Шосвиц, как всегда, нервно расхаживал по комнате.